Смех в темноте [Laughter In The Dark]
Шрифт:
— Ах, конечно, конечно. И больше, если хотите. И само собой разумеется, что вы должны назначить мне цену на иллюстрации.
— Это каталог? — спросил Рекс. — Можно посмотреть? Все женщины, женщины, — с нарочитой брезгливостью произнес он, разглядывая репродукции. — Женщины прямые, косые и даже с элефантиазисом…
— А с чего это вдруг женщины вас раздражают? — лукаво спросил Альбинус.
Рекс простодушно объяснил.
— Ну это, полагаю, дело вкуса, — сказал Альбинус, который гордился широтой своих взглядов. — Конечно, я не осуждаю вас. Это, знаете ли, часто встречается среди людей искусства. В лавочнике меня бы это покоробило, но живописец —
— Благодарю покорно, для меня женщина — только безобидное млекопитающее и лишь иногда — милая компаньонка.
Альбинус рассмеялся:
— Ну, раз вы уж так разоткровенничались, и я должен вам кое в чем признаться. Эта актриса, Каренина, как увидела вас, сразу сказала, что вы к женскому полу равнодушны.
(«Неужто действительно так и сказала?» — подумал Рекс.)
20
Прошло несколько дней. Марго все еще покашливала и, будучи чрезвычайно мнительной, не выходила и, не имея какого-либо занятия — к чтению ее никогда не тянуло, — развлекалась тем, чему ее как-то научил Рекс: удобно расположившись среди павлиньего хаоса подушек, она листала телефонную книгу и звонила незнакомым людям, магазинам, фирмам. Она заказывала детские коляски, букеты лилий, радиоприемники, которые велела посылать по выбранным наугад адресам, дурачила добропорядочных граждан и советовала их женам быть чуточку менее доверчивыми, десять раз подряд звонила по одному и тому же номеру, доводя тем до исступления господ Траума, Баума и Кезебира. Ей довелось выслушать восхитительные любовные признания и не менее восхитительные проклятья. Вошел Альбинус, остановился, глядя на нее с улыбкой и любовью и слушая, как она заказывает гроб для некой фрау Кирххоф. Кимоно на груди распахнулось, она сучила ножками от озорной радости, а длинные глаза беспокойно бегали с предмета на предмет. Альбинус сейчас испытывал к ней страстную нежность и тихо стоял поодаль, боясь испортить ей забаву.
Теперь она рассказывала какому-то профессору Гримму вымышленную историю своей жизни и умоляла, чтобы он встретил ее в полночь, — профессор же на другом конце провода тягостно и тяжелодумно решал про себя, мистификация ли это или дань его славе ихтиолога.
Ввиду этих телефонных утех не удивительно, что Полю, вот уже полчаса, не удавалось добиться телефонного соединения с квартирой Альбинуса. Он пробовал вновь и вновь, и всякий раз — безжалостное жужжание.
Наконец он встал, почувствовал головокружение и тяжело сел опять: последние две ночи он не спал вовсе, чувствовал, что болен, что горе душит его; но не все ль равно, сейчас нужно исполнить свой долг, и поступить иначе невозможно. Судьба невозмутимым жужжанием как будто препятствовала его намерению, но Поль был настойчив: если не так, то иначе.
Он на цыпочках прошел в детскую, где было темновато и — несмотря на присутствие нескольких людей — очень тихо, глянул на склоненный затылок сестры, на гребень в ее волосах, на ее пуховый платок, — и вдруг, решившись, повернулся, вышел в прихожую, напялил пальто (мыча и задыхаясь от слез) и поехал звать Альбинуса.
— Подождите, — сказал он шоферу, сойдя на панель перед знакомым домом.
Он уже напирал на парадную дверь, когда сзади подоспел Рекс, и они вошли вместе. На лестнице они взглянули друг на друга, и в памяти пронеслось: влетающая в ворота
— Вы к господину Альбинусу? — спросил Поль угрюмо.
Рекс улыбнулся и кивнул.
— Так вот что: сейчас ему будет не до гостей, я — брат его жены, я к нему с очень скверной вестью.
— Давайте передам? — гладким голосом предложил Рекс.
Поль страдал одышкой; он на первой же площадке остановился, исподлобья, по-бычьи, глядя на Рекса. Тот выжидательно замер, с любопытством рассматривая опухшее, заплаканное лицо своего спутника.
— Я советую вам отложить ваше посещение, — сказал Поль, сильно дыша. — У моего зятя умирает дочь. — Он двинулся дальше, и Рекс спокойно за ним последовал.
Слыша за собой нахальные шаги, Поль чувствовал, что его начинает душить мутная злоба, но он боялся, что астма помешает ему дойти, и потому сдерживался. Когда они добрались до двери квартиры, он повернулся к Рексу и сказал:
— Я не знаю, кто вы и что вы, — но я вашу настойчивость отказываюсь понимать.
— Меня зовут Аксель Рекс, и я — друг дома, — ласково ответил Рекс и, вытянув длинный белый указательный палец, позвонил.
«Ударить его?» — подумал Поль, и тут же мелькнула мысль: «Ах, не все ли равно… Только бы быстрей с этим покончить».
Открыл невысокого роста седоватый слуга (английского лорда уже успели уволить).
— Доложите, — сказал Рекс со вздохом, — вот этот господин хочет видеть…
— Потрудитесь не вмешиваться! — перебил Поль и, стоя посреди прихожей, во всю силу легких позвал: — Альберт! — и еще раз: — Альберт!
Альбинус, увидя шурина, его перекошенное лицо, с разбегу поскользнулся и круто стал.
— Ирма опасно больна, — сказал Поль, стукнув об пол тростью. — Советую тотчас поехать.
Короткое молчание. Рекс жадно смотрел на обоих. Вдруг из гостиной звонко раздался голос Марго:
— Альберт, на минутку.
— Мы сейчас поедем, — сказал Альбинус, заикаясь, и рванулся в гостиную.
Марго стояла, скрестив руки на груди.
— Моя дочь опасно больна, — сказал Альбинус. — Я туда еду.
— Это вранье, — проговорила она злобно. — Тебя хотят заманить в ловушку.
— Опомнись, Марго… Ради Бога.
Она схватила его руку:
— А если я поеду с тобой вместе?
— Марго, пожалуйста! Ну пойми… Где моя зажигалка? Куда запропастилась зажигалка? Куда она запропастилась? Она меня ждет.
— Тебя хотят околпачить. Я тебя не отпущу…
— Меня ждут, ждут, — бормотал Альбинус, заикаясь и пуча глаза.
— Если ты посмеешь…
Поль стоял в передней в той же позе, продолжая стучать тростью. Рекс вынул крошечную эмалированную коробочку. В гостиной послышался взрыв возбужденных голосов. Рекс предложил Полю ментоловые конфетки от кашля. Поль, не глядя, отпихнул коробочку локтем, и конфеты рассыпались. Рекс рассмеялся. Опять — взрыв голосов.
— О, какая мерзость, — пробормотал Поль и, с трясущимися щеками, вышел на лестницу и быстро спустился.
— Ну что? — шепотом спросила бонна, когда он вернулся.
— Нет, не приедет, — ответил Поль. Он закрыл на минуту ладонью глаза, потом прочистил горло и опять, как давеча, на цыпочках, прошел в детскую.
Там было все по-прежнему. Ирма тихо, ритмично мотала из стороны в сторону головой, полураскрытые глаза как будто не отражали света. Время от времени она тихонько икала. Элизабет поглаживала одеяло: механический жест, лишенный смысла. Со стола упала ложечка — и этот нежный звон долго оставался у всех в ушах.