Смело мы в бой пойдём…
Шрифт:
Я вхожу внутрь и интересуюсь у дежурного коменданта, где мне найти товарища американского журналиста Эрнста Хемингуэя. В ответ тот интересуется моим именем. Представляюсь. Товарищ радостно трясёт мою руку: как же! Он наслышан о наших славных действиях против фашистов! Затем куда-то звонит по телефону, торопливо произносит мою фамилию. Выслушав ответ, предлагает пройти в буфет, где меня и ждёт товарищ Хэмингуэй. Следую его указаниям и оказываюсь в небольшом, но уютном заведении. Мне нравятся портреты наших вождей на стенах, республиканские флаги. Перед входом на полу валяется захваченное полотнище штандарта русских фашистов с молний в круге, чтобы
— Камрад Ковалёфф?
— Товарищ Хэмингуэй?
Понимаю, что не вежливо отвечать вопросом на вопрос. Но он широко улыбается. Общаемся мы на английском, который я очень прилично изучил в эмиграции. Затем американец приглашает меня сесть, наливает в стакан настоящей русской водки. Откуда только он взял её?! Сто лет не пробовал… Впрочем, у журналистов, как правило, очень широкие связи. Если меня выдернули с фронта только для дачи интервью, то и добыть бутылку водки вряд ли является для него проблемой… Одним махом выпиваю стакан и закусываю. Затем извлекаю портсигар и закурив, выпускаю облачко ароматного дыма. Как хорошо то! Тем временем американец извлекает блокнот, карандаш, авторучку, устраивается поудобнее, и начинается разговор.
Вначале мы просто аккуратно прощупываем друг друга. Годы партизанской деятельности и жизнь в подполье приучили меня к осторожности. Поэтому я не спешу изливать душу первому встречному, хотя Эрнст мне и нравится. Но незаметно я увлекаюсь, тем более, что мне рекомендовано ничего не скрывать и быть максимально откровенным. Жаль только, что водка быстро кончается. Но её сменяет виски. Дерьмо, откровенно говоря. И чего за ним гоняются? Низкопробный самогон. Смесь денатурата и керосина. Товарищ, между тем строчит в блокнот. Тоже держится аккуратно. Лишних вопросов не задаёт. В основном его интересуют вопросы о подробностях боёв, о тактике противника, о героических подвигах бойцов. Неожиданно для самого себя я взрываюсь:
— О подвигах захотелось послушать?
Я рассказываю ему о фашистском пулемётчике, своём соотечественнике с той стороны. Дравшемся до последнего патрона и не сдавшемся в плен, а взорвавшем себя вместе с окружившими его моими бойцами. Хэм поражён. До глубины души. Он некоторое время молчит, потом начинает рассказывать о Гернике, в которую он попал в числе первых после налёта. О том, что он ТАМ увидел. О разорванных на куски боевых товарищах, о горах обгоревших трупов. Жутко. Мы некоторое время молчим. Затем я рассказываю ему о диверсии в Пинос — Пуэнте. О том самом поезде с ранеными и детьми. Мы ведь не знали, какой важный эшелон пустили под откос… А когда вернулись, тогда нам сообщили. Один из испанских камерадос, участвовавших в операции, пустил себе пулю в рот. Оказался слабаком. Он не понял, что гибель детей была для их родителей самым достойным наказанием за то, что они выбрали неправую сторону.
— А скажите, Алексей, почему вы, русский, дерётесь за свободу Испании?
Что же ему ответить, чтобы он понял, этот сытый янки? В конце концов, он на нашей стороне, и обижать его не хочется. Разве он виноват, что родился в капиталистической стране? Вспоминаю великолепную цитату из Джона Дона:
— Не спрашивай никогда, по ком звонит колокол.
Возможно, он звонит по тебе…
Хэм замирает, словно поражённый громом, затем медленно — медленно произносит:
— Алексей! Это гениально! По ком звонит колокол! Именно так я назову книгу.
Что же, я рад. Только увидит ли мир это произведение? Позволят ли капиталисты написать правду о войне? Между тем пора прощаться. Я поднимаюсь, Эрнст трясёт мою руку, прощаясь. Затем смущённо просит меня разрешить ему использовать мой образ в книге:
— Я назову вас Джорданом.
— Хорошо. Я согласен…
Мы поднимаемся и начинаем прощаться. Внезапно в зале появляется один из журналистов и что-то кричит во весь голос. Все застывают, словно поражённые громом. Я тоже понял, что произнёс этот британец, сразу две печальные новости:
— Только что сообщили: сегодня в Сарагосе во время антифашистской демонстрации был зверски убит поэт-коммунист Франсиско Гарсия Лорка. Рука наемного палача из России оборвала жизнь великого и прекрасного человека. И на Гавайских островах, после продолжительной болезни скончался пролетарский писатель Николай Островский.
Алексей стоял потрясенный. Три года назад он познакомился с Островским на партийном съезде. Этот человек мог еще долго жить и написать много прекрасных книг… Я ведь «Как закалялась сталь» семь раз читал…
— Воистину, невосполнимая утрата для всего Интернационала.
Медленно произнёс Хэмингуэй. Ковалев не слышал его. Он думал об умерших в один день двух великих людях. Их обоих убили фашисты. Одного давно еще тяжело ранили, изувечили тюрьмой, и теперь он умер от всех тех страданий, которые перенес, стараясь сделать жизнь простого народа счастливей. Другого просто убили, хладнокровно, не раздумывая, и, наверное, потом пошли завтракать или пить кофе. И теперь они хотят убить его, Лукача, Машу… Ну нет, их он не отдаст! Алексей взметнул вверх сжатую в кулак правую:
— Я клянусь, — произнес он хрипло, — клянусь отомстить фашистам за эти преступления. Не давать им ни сна, ни покоя, пока они сполна не расплатятся за все…
Капитан Всеволод Соколов. Испания. 1937 год.
Сегодня у меня выходной. Хоть Киплинг и утверждает, что «отпуска нет на войне», но соратник Арман решил, что после нашего с немцами «осадного сидения» мне необходим отдых. И разрешил увольнение в Сарагосу. В принципе, это очень приятно: поболтаться целый день по городу, никуда не торопясь, ни о чем не заботясь. Хотя, конечно, ни о чем не заботится в Сарагосе — так это только до первого авианалета. Республиканцы и Антанта наносят визиты с удручающей регулярностью, так что при прогулках по городу стоит обращать внимание на жирные синие стрелки на стенах домов, указывающих путь к ближайшему бомбоубежищу…
Я захожу в маленькое летнее кафе возле очаровательного сквера с чьим-то памятником. Суровый бронзовый мужичина в рыцарском облачении держит в руках не то копье, не то знамя. Кто он такой и чем успел прославиться мне не слишком интересно. Сейчас меня больше интересует другое. В крохотной лавке букиниста мне попалась книга на немецком языке, под названием «Im Westen nichts Neues». Автор — Эрих Мария Ремарк, тот самый, которого так сурово бранили наши власти. А уж немцы, так те вообще целую кампанию развернули: «Не дадим жидам позорить честное имя фронтовика!» В общем, ругали его так долго и старательно, что мне всерьез захотелось прочесть эту его книгу. В конце-то концов, я и сам «могу разобраться, где говно, где леденец», как говаривал мой первый комбат, соратник Кольцов.