Смело мы в бой пойдём…
Шрифт:
Через минуту ЗК исчезают в лесу, ещё через несколько мгновений развеивается тяжёлая вонь… Мы греемся на солнце, дети убежали к мороженщику, торгующему с лотка:
— Кто это был, Сева?
— Староверы. Еретики. А главный у охраны-полный идиот. Здесь нормальная публика отдыхает, а он ЭТИХ мимо погнал. Не мог через лес провести?!…
Вечером наблюдаю за семейной сценой: Люба пилит мужа. Как всегда находится тысяча поводов для того, чтобы подёргать самые тонкие нервы любимого супруга. Вообще у них в семье отношения мягко говоря, интересные: Всеволодом помыкают все кому не лень. Дома мой хладнокровный, упорный в бою друг превращается в робкого ласкового котёнка. Он послушно делает всё, что ему указывает супруга, дети на нём, можно сказать ездят. Иногда я не узнаю бесстрашного боевого офицера. Вот и в этот раз начинается очередной спектакль: причина самая прозаическая — маленькое жалование. Странно,
Ели вокруг, воздух чистый-чистый, и тишина вокруг неописуемая. Только вороны иногда голос подают… Что меня удивило, вокруг белок видимо-невидимо, и совсем человека не боятся. Я утром встал, себя в порядок привёл, вышел на улицу — глядь, одна меня увидела, и по стволу так шмыг-шмыг, на землю, и ко мне. Села на задние лапы и передние так сложила, что без слов понятно — эй, двуногий, дай что-нибудь, вкусненькое. Ну, я не поленился, вернулся в дом, взял у прислуги корочку хлеба и угостил. Та что-то проверещала, наверное, спасибо по-беличьи, хлеб ухватила, и на ёлку опять… Ладно, пора ехать…
Через своего русского напарника, штабс-капитана Водопьянова выясняю, что на самом деле у русского офицера действительно не такое уж и большое. Моё жалование, например, превышает его зарплату почти впятеро, но! Во-первых, я лётчик, а «доходяга Геринг» платит нам жалование в десять раз превышающее жалование простого офицера. Кроме того мне идут доплаты за вылеты, за риск, и премии, это вот второе. А третье — надбавки за особые условия несения службы. Странно. Я действительно не знаю многих нюансов жизни русских… Узнаю, что через неделю мне опять лететь в Москву: мне предоставляют очередной отпуск, а пока отправляюсь в магазин за подарками для Севиного семейства, благо у них какой-то юбилей семейной жизни. В этот отпуск я поеду домой, навестить родных… Сувениры для моих родных не вызывают у меня сложностей, а вот что купить Любаше и детям? Останавливаюсь на нейтральном выборе: Любе коробку конфет, Арине — восточный серебряный женский гарнитур. Старшему Севиному сыну — пневматическое ружьё, для младшего договорился с начальником макетной мастерской и набрал у него макетов самолётов, плюс по доброте душевной он подарил мне копию аэродрома со всеми автомобилями: заправщиками, пожарными, техничками, еле-еле в коробку влезло всё. Севе — часы, настоящие пилотские Люфтваффе, с установкой часовых поясов, компасом и индикатором кислорода на мягком кожаном ремешке, лучшие часы в мире, благо в нашем секретном городке можно достать всё что пожелает душа…
Вот и отпуск наступил. Последний день наполнен хлопотами: надо собрать вещи, написать кучу бумаг, получить деньги в кассе и проездные документы, включая билеты. К вечеру я словно выжатый лимон. Утром сдаю свою служанку и по совместительству повариху, которая, когда мне требовалось, предоставляла услуги более деликатного свойства назад в городской КГБ, и отправляюсь вместе с чемоданом и коробками на наш аэродром, откуда дежурный самолёт довезёт меня вместе с остальными пассажирами до Челябинска, где есть нормальный аэропорт.
К сожалению, не успеваю зайти к Севе лично и отправляю подарки с курьером, наш писарь-идиот выписал мне билеты таким образом, что я вынужден пересаживаться с рейса на рейс чуть ли не бегом. Этот дурак думал что делает мне приятно, спланировав мой перелёт подобным образом… За окном плывут облака, наш громадный «Сикорский» плавно несёт меня домой, в Германию…
В 1938 году неожиданно для всего мира Фюрер Германии сделал сенсационное заявление:
— Мне надоело мириться с тем, что Москва всё-время что-то выпрашивает у Берлина, ничего практически не давая взамен.
После этого заявления были резко сокращены поставки промышленного оборудования в Россию, а в ряде газет появились статьи германских экономических аналитиков, наглядно демонстрирующих неравноценность импорта и экспорта обеих стран. Цифры были, как ни странно, верными. Специалисты в штабах Антанты почесали в затылках, раскинули мозгами из угла в угол, затем решили довести данные сведения до своего руководства. Вышестоящие начальники обрадовано потрясли этими бумажками перед своими военными министрами. А уже те, в свою очередь, были допущены к телу господ Чемберлена и Даладье. Оба премьера вначале не поверили своим глазам, прочитав
— Италия всегда была маленькой страной, и она не может становится между двумя участниками договора. Но мы готовы предоставить ОБОИМ государствам базы на своей территории в случае военного конфликта между ними…
Со стороны это выглядело здорово: русская дальняя авиация бомбит Берлин и возвращается на, допустим, Римский аэродром. Самолёты садятся, заруливают на стоянку. Напротив них в чётком строю выстроены «мессершмиты», которые должны будут перехватывать эти самолёты. Они дожидаются очереди на взлёт. Или вот такая картина: каждый вечер русские и германские лётчики спорят у коменданта аэродрома, кто будет первый пользоваться взлётной полосой. А по выходным ходят друг к другу в гости для обмена опытом. Картина, скажем, довольно странная, мягко говоря…
Тем не менее, самолёты были заправлены и снаряжены, танки подготовлены к бою, а товарооборот между странами, ранее бурный и оживлённый, упал до неприлично тоненького ручейка. Более того, иностранцы, оживлённо хлынувшие в туристскую Мекку, которой являлся Берлин после Олимпиады 1936 года, рассказывали вообще невероятные вещи: если раньше всюду висели таблички «Евреи нежелательны» или «Евреи не обслуживаются», то теперь их заменили такие же, только с надписью «Русские нежелательны» и «Русские не обслуживаются». Министерство иностранных дел России срочно издало циркуляр, в котором русским туристам рекомендовалось срочно покинуть пределы Третьего Рейха. Более того, очевидцы поведали, что неоднократно видели собственными глазами, как полиция избивала русских. На вопросы, почему они приняли их за русских, а скажем, не за евреев, журналисты и эмигранты в один голос утверждали, что избиваемые ругались на русском языке, и в доказательство приводили наиболее характерные выражения: «яйки», «матка», «дишло» и тому подобные. Да и выглядели именно так, как настоящие русские: в вонючих сапогах, с бородами, нечесаными патлами, а в руках либо гармошка, либо балалайка наперевес…
Николай Крючков. Активный член ЕРП. Актёр. 1938 год.
…Наступает утро. Опять пора браться за работу. Что-то не звонят. Странно. Опять, наверное, забыли. Эх, и зачем я только согласился на эту работу? Хотя разве против Комитета и Святой Матушки-Церкви пойдёшь? Партия сказала — надо, Корсомол ответил — есть! Раз требуется для блага Отчизны, то придётся пострадать…
С этими мыслями Николай напялил косоворотку и полосатые плисовые штаны. Скрипучие сапоги, густо смазанные дёгтем, затем проверил гармонь-трёхрядку. Новый инструмент ему вчера вечером доставили из Берлинского Полицай-президиума. Вошедшие в образ, переодетые эсэсовцы порвали несчастную на глазах изумлённых французских туристов, выходящих из отеля… Осмотрел набор париков и бород, аккуратно, с немецкой педантичностью разложенных на гримёрном столике перед зеркалом, затем взял рыжую. Пойдёт. Сегодня вроде как перед англичанами выступать. А они другой цвет не воспримут просто. Невольно передёрнул плечами: в прошлый раз невысокий эсэсман от души перепоясал его дубинкой. Правда, затем того отчитали и наказали в присутствии Николая, но всё-равно, больно! Как же его звали то? Вспомнил — Вилли Хенске… Вот! Звонят!
— Крючков слушает.
— Добрий ден, Николяй! Секодня фам претстоит купание Ванзее. Там есть много «томми»!
— Яволь!
Про себя актёр выматерился на все семь этажей — несмотря на тёплый германский климат в апреле вода в озере была ещё холодная. Но раз надо, то придётся потерпеть…
Подходя к указанному месту Крючков увидел толпу чопорных британцев, оживлённо наблюдающих за упражнениями красоток из «Юнгмедхен». Посмотреть там было на что: девчонок отобрали одну к одной, красавицы, да и только. Сглотнув внезапно появившуюся слюну, актёр извлёк из кармана штанов бутылку с водкой, сделал большой глоток. Остатками щедро полил рубашку и стащив гармонь с плеча растянул меха: