Смерть айдола
Шрифт:
– У меня нет об этом никакой информации.
Задумываюсь, - как поступить? Наверняка, если бы семья дяди знала о приключившейся беде, то сообщили маме. Но мама мне не звонила. Значит – не знают. Форма на лейтенанте говорит, что он из контрразведки. А дело дяди проходит по их ведомству. Может, действительно человеку плохо стало? Ведь брат его, отец ЮнМи, по рассказу СунОк, - тоже умер от сердечного приступа. Возможно, у них плохая наследственность в семье по этому органу.
Но зачем я понадобился ЮнСоку, - непонятно. Даже если дела у него плохи, то что такого он должен мне
– Я могу сообщить своей семье? – спрашиваю я.
– Прошу прощения, сангса, ваш дядя хотел переговорить с вами первой.
Даже так? Вообще странно. С другой стороны – вдруг дяде действительно нужно меня увидеть? Человека тяжело прихватило, мало ли что может быть? Например, карта сокровищ с указанием захоронений контрабандного золота. Проманкируешь родственными обязанностями и не узнаешь, где она. Да и всю жизнь потом вспоминать станут, - мол, не приехал навестить.
– Хорошо, - приняв решение, киваю я. – Я поеду, но на своём микроавтобусе. Скажите мне адрес лечебного учреждения, где мой самчон.
Лейтенант тоже кивает.
– Я буду сопровождать вас на машине. Для входа в палату вам потребуется пропуск. Он находится у меня.
(позже. Госпиталь)
Сижу на небольшой табуретке рядом с кроватью самчона. Судя по его внешнему виду, - дела у него совсем «не очень». Под глазами – синяки, сами глаза ввалились, цвет кожи серого оттенка. Похоже на недостаток кислорода в крови. А главное – взгляд, которым он смотрит на меня. Тусклый и усталый. Это настораживает меня больше всего.
– Самчон, как вы себя чувствуете? – снова спрашиваю я, поскольку первый вопрос дядя проигнорировал. – Может, вам что-то нужно?
– Хорошо, что… пришла. – с трудом произносит самчон, делая паузы между словами. – Не хотел… без тебя. ЮнМи, я виноват. Я допустил ошибку. Прошу, - прости меня…
– Самчон, о чём вы говорите? – не поняв, удивляюсь я.
– Из-за меня… у тебя неприятности. Ты хотела стать… известной, а тебя исключили из французской делегации. Представляю, как ты огорчена… Прости…
– Самчон, прошу, не думайте об этом. В моей жизни - это не единственная возможность выступить в Париже. Не беспокойтесь об этом. А вашей вины в отмене поездки, - нет совершенно никакой! Здесь дело исключительно в тех людях, которые у власти. Им было достаточно отдать приказ, и мы бы об этом с вами не говорили.
– Такая же гордая… как и твой отец, - чуть-чуть, буквально уголками губ, улыбается в ответ самчон и спрашивает. – Как ты себя… чувствуешь? Как твоё здоровье?
– Здоровье? – удивившись вопросу, пожимаю плечами. – Нормально.
– Как твоя голова? Ты всё … вспомнила?
– А-а, вы об этом? Нет, ничего не вспомнила. Но вы не волнуйтесь, самчон. Я уже привыкла к отсутствию воспоминаний. Никаких неудобств.
– Значит, так и не вспомнила … своего отца. – с грустью констатирует дядя. – Он был …
– Я в этом абсолютно уверена.
– Скоро увижу его. Расскажу… о тебе.
– Э-э, самчон, что вы такое говорите? – возмущаюсь я. – Куда вы собрались? У вас семья. Вам ещё на неё работать и работать! Кто это будет делать за вас?!
Дядя снова слабо улыбается в ответ.
– Прошу, пожалуйста, позаботься о ней. – просит он.
– Вы сами будете это делать.
– ЮнМи, я прошу… пообещай, позаботиться о моей семье.
Смотрю на лежащего на кровати мужчину. Вижу, - ему реально плохо. Однако голова его занята не собой, а мыслями о близких. Думает о том, как они будут жить, если с ним вдруг чего случится.
Мне что, жалко пообещать? Всё равно помогать придётся, если «вдруг». А человеку легче будет.
– Хорошо, дядя ЮнСок. Торжественно обещаю никогда не оставлять вашу семью и всячески заботиться о ней. А вы, обещайте не умирать.
– Это … не от меня … зависит. – всё так же слабо улыбаясь, отвечает самчон и добавляет. – Не забудь. Ты сказала.
Почему – я? Главная надёжа и опора, что ли? Кроме самчона, - никто больше не зарабатывает? Впрочем, может, и так. О семье дяди мне почти ничего неизвестно.
– Ещё… - негромко произносит самчон, делая слабое движение пальцами к себе, - наклонись…
Немного опасливо выполняю просьбу.
– Никогда… Слышишь? Никогда не работай с «NIS». Чего бы они тебе не обещали.
С разведкой?! Причём тут она?
Не понимая, удивлённо смотрю на дядю.
– Поняла? – требовательно произносит тот, в упор смотря мне в глаза.
Киваю и молча выпрямляюсь, формируя в голове вопрос, но тут сзади раздаётся голос врача.
– Прошу прощения, но время посещения больного истекло.
Как не кстати он зашёл!
– Ты мне потом всё расскажешь? – быстро спрашиваю я.
Дядя молча прикрывает и открывает глаза. Понимаю это как согласие.
– Пожалуйста, быстрее выздоравливайте, уважаемый самчон! – говорю я, вставая и кланяясь. – Мы все будем с нетерпением ждать вашего возвращения домой!
Дядя ничего не отвечает, просто смотрит со странным выражением, словно желая запомнить меня навсегда.
– Я снова навещу вас, как только разрешат. – обещаю я, пятясь задом к двери. – Пожалуйста, выздоравливайте.
(позже, в фойе госпиталя)
Стою, разглядываю витрину торгового автомата, выбирая напиток. Пока смотрю, прокручиваю в голове разговор с самчоном.
Это ведь была палата усиленной терапии, где он лежал. Туда не должны пускать посетителей! А меня, - пустили! И эти странные слова про NIS. Дядя каким-то боком имеет отношение к разведке? Контрабанда, Пукхан, разведка. Вполне логичная цепочка. Вот тебе и здрасти, как говорится! Приехали. Но самчон действительно выглядит очень плохо. Чёрт! Как-то я выскочил «по запарке», даже не спросил врача, каков прогноз и, может, дяде что-нибудь нужно? Понятно, при лечении потребны лишь деньги, деньги и ещё раз деньги. Но всё же? Схожу-ка я, спрошу.