Смерть белой мыши
Шрифт:
Я откинул плед и проскользнул в дом. Игра начиналась.
Часть вторая
1
У Ольги была итальянская кофеварка, готовившая приличный эспрессо, а начатая пачка кофе нашлась в шкафу над раковиной. Ольга, если вы уже забыли, была той замечательной женщиной, которая, правда, не подозревая об этом, дала прибежище на ночь оказавшемуся в опасности посетителю пивного ресторана «Бир-хаус». Ее, вероятно, и разбудил именно запах кофе. Во всяком случае, когда я осторожно
— Доброе утро! Хочешь чашечку? — спросил я.
Она неуверенно кивнула. Неуверенно оттого, что, видимо, только недавно сообразила, что в доме посторонний мужчина. И, может быть, даже вспомнила, как он сюда попал.
— В постель?
Опять неуверенность.
— Нет, я встану.
Ольга вышла на кухню в облегающем кимоно, по-японски минималистском: два маленьких черных иероглифа на белом шелке. Минималистским и по длине: оно едва доходило до середины стройных загорелых бедер. Над лицом Ольги Создатель как-то особенно не потрудился — при том что и на мою трезвую голову она выглядела вполне привлекательно, — зато слепить ее тело доставило ему истинное удовольствие. Вчера я этого как-то не отметил. И ноги — нет, я вчера был не прав, — и ноги у нее были не тонкие. Нормальные ноги!
— Я прошу прощения, что похозяйничал, — сказал я, домывая посуду. — Просто уже десятый час.
— Нет-нет, очень правильно сделали, — сказала Ольга, не помня точно, были ли мы с ней на ты или на вы. Она, широко зевая, усаживалась на высокую табуретку у мини-подобия барной стойки. Зубы у нее были ровными, крепкими и в полном составе.
— Тем более что кофеварка была чистая, — не удержался я.
Что было правдой. Это, в сущности, был единственный чистый предмет кухонного обихода. Раковина до моего вмешательства была завалена грязными чашками, ложками, ножами и высохшими буро-желтыми пакетиками чая. Тарелок в этой груде посуды не было — хозяйка дома явно предпочитала питаться вне родных стен. Важное уточнение: я перемыл посуду не из стремления подольститься к хозяйке дома, чтобы и дальше рассчитывать на ее гостеприимство. Я и дома — мы с Джессикой ведем хозяйство сами — посуду мою охотно, а в гостях посильная помощь и подавно не в тягость.
Я насухо вытер только что вымытую большую чашку, поставил ее перед Ольгой и стал наливать кофе. Не долив примерно четверть, остановился. Ольга, несмотря на количество выпитого вчера, соображала хорошо.
— Черный. Я пью черный кофе.
— Слушаюсь и повинуюсь, — с удовольствием мажордома, влюбленного в хозяйку, сказал я.
— Вообще-то, — с той же странной для деловой женщины утренней неуверенностью произнесла Ольга. — Вообще-то, я думаю, что начну с другого напитка.
Она встала, выдвинула один из ящиков кухонного гарнитура и вытащила оттуда пачку лекарств. В ней были пакетики по две большие таблетки, которые Ольга бросила в другую только что вымытую мной чашку и залила минеральной водой.
— Вам не надо? — спросила она.
— Противоядие?
— Именно.
Вообще-то голова у меня тоже болела, видимо, от колец кальмара в кляре, но мужчина сделал вид, что ему это нипочем.
— Со мной все в порядке.
— Как
Ольга с перекошенным лицом выпила заканчивающее шипеть зелье и снова уселась на табурет. На мой взгляд, утром с похмелья она даже была интереснее, чем в боевой раскраске в ресторане. Она не стала красивее, но лицо ее приобрело мягкость, с которой она, видимо, сознательно боролась с помощью тона и губной помады. У женщин иногда странные представления о привлекательности.
Ольга пару раз поднимала на меня глаза. А я уже взгромоздился на соседний табурет и с шумом и деланным наслаждением — я ведь предпочитаю чай, но его в Доме не оказалось — втянул в себя глоточек напитка, не переставшего быть кипятком. Наконец она решилась: — Скажи, пожалуйста, ты…
Вспомнила, что мы с ней под конец перешли на ты.
— Я…
Я знал, о чем она хотела спросить. Но ждал продолжения.
— Ну, мы…
Ольга не знала, как это сказать.
— Что мы?
Я не хотел ей помогать. Меня эта ситуация забавляла.
Она знала, что я давно понял, о чем она хотела спросить, и теперь ее неуверенность сменилась нетерпением.
— У нас что-то было ночью?
— Очень многое! Мы познакомились, потом отметили это. Потом увидели, что у нас много общего, и отметили это тоже. Потом — не знаю уже, как тебе это кажется теперь, на трезвую голову, — похоже, друг другу понравились…
Ольга даже замахнулась на меня рукой. Кулачок у нее был маленький, какой-то детский.
— Перестань! Ты же знаешь, что меня интересует.
— Знаю, — признал я. — А ты бы предпочла — сейчас, на трезвую голову, — чтобы это произошло или чтобы этого не было?
— Это вопрос, — честно признала она.
— Подумай.
Ольга подумала и решительно сказала:
— Нет, не знаю.
— Я ведь ничем не рискую, — сказал я. — Допустим, тебе бы хотелось, чтобы ничего не было. Тогда случай первый: ничего не было и в самом деле, и я так и скажу. Все прекрасно, и тебе не в чем себя упрекнуть. Случай второй: что-то было, но я скажу, что не было. Тоже неплохо! Случай третий: ничего не было, но я скажу, что было.
— Хватит! — закричала Ольга. — Меня и так мутит.
— Это мы еще не дошли до гипотезы, что тебе хотелось бы, чтобы все уже случилось, — ретируясь с достоинством, произнес я.
Ольга помолчала.
— Мне не нравится слово «уже», — как бы самой себе сказала она.
Я понял, что она имела в виду. Если это уже не случилось, я напрасно допускал, что может случиться. То есть убежища я лишался. Но если уже случилось? Ведь сложность существует, только пока этот барьер не преодолен. А когда он разрушен, он перестает существовать — его вроде и не было.
— Да, в слове «уже» есть совершенно мерзкая окончательность, — согласился я. — Оно принадлежит прошлому, которое нам уже не подвластно. Как доисторическая букашка в янтаре.
Мы же были на берегах Балтики.
Ольга внимательно посмотрела на меня.
— Хм! Ты чем занимался до… До легированной стали?
— Преподавал иностранную литературу в университете, — соврал я. — Ну, и пробовал писать.
— Этого не было! — вдруг с торжествующей уверенностью заключила Ольга.
Я даже обжег себе язык кофе.