Смерть длиною в двадцать лет

Уинтер Ариэль С.

И, не дожидаясь ответа, он вышел из комнаты, краем глаза только заметив, что к ней уже торопливо подскочил один из сотрудников.

– Открой-ка мне эту дверь, Реми. Я в лазарет.

Пеллетер пытался припомнить, будет ли на отрезке до лазарета еще одна дверь, но решил не забивать себе голову лишними проблемами, а решать их по мере поступления. Если девица из канцелярии пришла в себя после пережитого шока, то, несомненно, уже названивает Фурнье, а значит, через каких-нибудь пару-тройку минут заместитель начальника

тюрьмы уже примчится сюда.

Когда Реми отпер для него дверь, Пеллетер сказал:

– Ты не мог бы проконтролировать, чтобы Мауссье привели в комнату для допросов? В канцелярии эта моя просьба почему-то повергла всех в смущение.

– Да понятно почему, – сказал Реми, улыбаясь. – Здесь же шагу нельзя сделать просто так, на все нужна официальная бумажка, и упаси бог, если у тебя такой бумажки нет. – И Реми посторонился, чтобы пропустить инспектора.

В коридоре сразу же распахнулась ближайшая дверь, и к инспектору подскочил еще один служащий. Стараясь не выдать своего волнения и растерянности, он сказал:

– Пожалуйста, сюда, месье Пеллетер.

По-видимому, они все-таки решили для надежности приставить к Пеллетеру провожатого, раз уж он вздумал самостоятельно прокладывать себе путь по лабиринтам тюрьмы. Или даже проследить за тем, что он станет делать. Как бы то ни было, но молодой человек пошел впереди Пеллетера по коридору, ведущему в лазарет.

– Со вчерашнего дня были какие-нибудь еще инциденты? – спросил Пеллетер у своего нервозного провожатого, шагая сзади.

– Инциденты?.. – отозвался тот, не оборачиваясь.

– Как ваша фамилия?

– Месье Витье.

– Ну так вот, Витье, я имею в виду драки, поножовщину, убийства. Словом, какие-либо инциденты.

– Мне кажется, я не могу ответить на этот вопрос.

– Мне тоже так кажется.

Они подошли к стальному боксу с дверцей, разделявшей коридор на две равные части. Витье достал из кармана связку ключей на металлическом кольце. То есть на отрезке до лазарета все-таки оказалась еще одна дверь, и Пеллетер теперь был рад, что к нему приставили провожатого.

Витье отпер дверь, но на этот раз Пеллетер шагнул за порог первым. В спертом воздухе пахло аммиачными парами из лазарета.

Идя по коридору, Пеллетер даже и не знал, сопровождает ли его до сих пор Витье. Дверь в лазарет была открыта – по-видимому, здесь считалось, что раненым арестантам не до побега.

В лазарете по сравнению со вчерашним днем было тихо. У двери сидел на стуле надзиратель. Пациент был здесь всего один – вчерашний заключенный, получивший ножевые ранения. Казалось, что этот щупленький, бледный, осунувшийся человечек провел на больничной койке не двадцать четыре часа, а несколько недель.

Пеллетер подошел к нему и присел на соседнюю койку. Он заметил, что больной наручником прикован к кровати.

В лазарет

вошел Витье и встал в изножье постели больного.

Пеллетер поднес к лицу больного свои документы, но арестант, шныряя глазами то на Пеллетера, то на Витье, не проявил ни малейшего намерения взглянуть на них.

– Я старший инспектор Пеллетер из Центрального управления. Приехал разобраться в том, что у вас тут происходит. Надеюсь, вы сможете рассказать мне о том, что случилось вчера.

Заключенный продолжал стрелять глазами то на Пеллетера, то на Витье, лицо его при этом оставалось неподвижным. Слова Пеллетера его не впечатлили.

– Вы знаете, кто напал на вас с ножом?

Арестант, болезненно поморщившись, отвернулся.

Пеллетер пересел поудобнее – чтобы металлический каркас койки не врезался в ляжки.

– Витье!

Молодой человек, засмотревшийся в задумчивости на раненого, вытянулся в струнку. Вид у него теперь был такой, словно он ожидал собственного приговора. То ли сама атмосфера здесь была такой гнетущей, то ли все они тут просто боялись Фурнье, державшего в постоянном напряжении и заключенных, и персонал.

– Оставьте нас на минуточку, – сказал ему Пеллетер, кивнув на дверь.

Витье отошел к двери и встал рядом с сидевшим на стуле надзирателем. Они не перемолвились ни словом.

Пеллетер, облокотившись на колени, наклонился к больному и, понизив голос, спросил:

– Вы можете мне сказать, кто напал на вас с ножом?

Казалось, что заключенный опять сделает вид, будто не слышал вопроса, но вдруг, не поворачивая головы, он громким шепотом произнес:

– Не знаю.

– А вы знаете, почему на вас напали?

Заключенный закрыл глаза и покачал головой. Он видимо уже думал об этом, но ответа так и не нашел.

– А как насчет тех, кого убили? Люди здесь что-нибудь говорят об этом?

Последовала длительная пауза, и Пеллетер уже начал опасаться, что ему придется начинать сначала, но раненый наконец выдавил из себя:

– Никто тут ни о чем не говорит.

– Если вы сообщите что-нибудь, если поделитесь со мной тем, что знаете, то я, возможно, смогу помочь, – сказал Пеллетер, наклонившись к нему еще ближе и даже съехав на самый краешек койки.

Но никакой реакции опять не последовало.

– Да вы не бойтесь, никто не узнает, о чем я с вами разговаривал. Я и с другими заключенными тоже побеседую.

Раненый арестант вдруг повернул голову к Пеллетеру, глаза его были расширены.

– Я ничего не знаю! Там во дворе было полно народу. Пырнуть меня мог кто угодно, но у меня жалоб нет. И я не знаю больше ничего!

– Ладно, – не стал настаивать Пеллетер.

Зрачки у заключенного были увеличены, ноздри раздувались, и он походил на человека, снедаемого страхом, болью и отчаянием.