Смерть длиною в двадцать лет
Шрифт:
– А откликнулись откуда? Из самой камеры?
– Мне показалось, да. – Он беспомощно уронил руки и покачал головой. – А вообще не знаю…
– А кто велел вам отметить его как присутствующего?
– Никто.
– Фурнье?
Парень, еще больше смутившись, качал головой.
– Нет, никто. Никто мне ничего не велел! Просто я услышал, как откликнулись: «Здесь!» Точно так же, как и всегда.
– Ну кто все-таки? Начальник тюрьмы?
Летро громко кашлянул и заерзал на своем стуле.
– Нет. – Парень таращил
– Хорошо, – сказал Пеллетер, откинувшись на спинку стула.
Он вставил в рот сигару, но обнаружил, что та уже погасла. Тогда он стряхнул пепел с ее кончика на пол.
– Это все? – спросил парень.
– Да. Только запишите свое имя вот в этой тетради и позовите там следующего, – сказал Пеллетер, вновь прикуривая сигару.
Парень потянулся к блокноту так, словно ожидал наткнуться там на капкан. Чтобы успокоить его, Пеллетер даже нарочно отвернулся, словно и забыл про его существование. Парень написал свое имя и на цыпочках вышел.
– Слушай, Пеллетер… – начал было Летро, но в комнату уже вошел следующий надзиратель.
Это был крепкий, рослый человек, гораздо старше всех, кого они успели допросить, примерно того же возраста, что и сам инспектор, и на висках его уже серебрилась седина. Он уселся на стул уверенно, выпятив широкую грудь и круглый живот, и смело посмотрел Пеллетеру в глаза.
– Мне вообще-то нечего рассказывать, – сразу заявил он.
Летро заметил, что Пеллетера как будто подменили. Движения его стали медленными и плавными, а веки наполовину прикрылись.
– Ну, имя-то свое вы нам назовете?
Дюжий надзиратель всосал в себя нижнюю губу и заерзал на стуле.
– Пассемье.
– Как давно вы здесь работаете?
– Тридцать два года.
Пеллетер изогнул брови и кивнул.
– Внушительный срок.
– Да. Я здесь работаю дольше остальных.
– Но не дольше начальника тюрьмы, – заметил Пеллетер. – Он тоже ведь начинал свою карьеру здесь.
– Да, мы вместе начинали.
– И как же получилось, что вы не стали начальником тюрьмы, а он стал?
Пассемье опять заерзал, на этот раз поджав губы. Он задумался перед тем, как ответить, явно соизмеряя то, что уже успел сказать, и то, что только собирался.
– Ну, место только одно. Мы же не можем все стать начальником тюрьмы. А он… хороший человек. И отличный друг.
Пеллетер перевернул блокнот к себе лицом – что-то там его вдруг заинтересовало даже больше, чем допрос.
Пассемье ничего не говорил – ждал.
– А вот об этом вам, значит, ничего не известно? – сказал Пеллетер, не отрывая глаз от блокнота, хотя пока не прочел там ни строчки, так как исподтишка внимательно наблюдал за надзирателем.
– О чем «об этом»?
– Ну вот об этом. – Пеллетер перевернул блокнот и
– О Меранже, что ли? – сказал тот, скосив взгляд на записи, и поднес руку к подбородку.
Пеллетер сделал рукой жест, но что тот означал, трудно было сказать.
Пассемье снова принял самоуверенную воинственную позу.
– Ничего мне о нем не известно.
– Ладно, – сказал Пеллетер и, взяв блокнот, раскрыл его на пустой страничке. – Вы не могли бы написать вот здесь свое имя?
Надзиратель удивился:
– Это все, что ли? – Он, по-видимому, ожидал допроса с пристрастием и теперь смотрел на Пеллетера и Летро в некоторой растерянности.
– Ну да. Мы же видим, вам нечего сказать. Вам ничего не известно обо всем этом. Вы здесь старый, заслуженный работник. Так что мне больше не о чем у вас спрашивать.
Пассемье пожал плечами и как-то сразу расслабился, даже его округлое пузо размякло и выпятилось. Он стал записывать свою фамилию, причем держа блокнот не на столе, а взяв его в руки. Закончив, он отложил блокнот в сторону, шумно выдохнул, посмотрел на следователей и встал, хлопнув себя по ляжкам.
Когда он был уже в дверях, Пеллетер вдруг сказал:
– Еще только один последний вопрос… А сколько нападений с ножом произошло в тюрьме за этот месяц?
– Семь, – ответил Пассемье, уже взявшись за дверную ручку.
– Так много?
Пассемье повел плечами.
– Такое здесь и раньше случалось, но только не так часто.
– Спасибо. Больше никто не смог назвать нам точную цифру.
Пассемье кивнул и вышел.
– Думаешь, он знает что-то? – спросил Летро, как только они остались одни.
– Не думаю, а уверен, – ответил Пеллетер, снова закуривая свою сигару. – Он назвал цифру «семь», а другие называли не больше четверки.
– Ну, так и что теперь?
– Как что? Продолжаем.
Но оставшихся работников тюрьмы Пеллетер допрашивал уже без интереса – ему словно теперь уже не терпелось поскорее закончить. Некоторых он даже поручил допрашивать Летро. Летро вел допрос тем же методом, и Пеллетер только иногда вмешивался, когда ему казалось, что Летро что-то упустил. Впрочем, никто больше не вызвал у него заинтересованности.
В канцелярии Пеллетер прямиком направился к Мартену, который и впрямь занимал угловой стол, замеченный Пеллетером накануне. Стол был завален папками с личными делами заключенных.
– Ну как? – поинтересовался Пеллетер.
Мартен молча протянул ему стопку из шести папок. Верхняя заключала в себе личное дело Меранже. Последней в деле была запись о переводе Меранже в государственную тюрьму в Сегре.
Пеллетер пролистал пять остальных дел. Это были личные дела пятерых арестантов, найденных зарытыми в поле. Все они тоже были переведены в тюрьму в Сегре.