Смерть длиною в двадцать лет

Уинтер Ариэль С.

– А откликнулись откуда? Из самой камеры?

– Мне показалось, да. – Он беспомощно уронил руки и покачал головой. – А вообще не знаю…

– А кто велел вам отметить его как присутствующего?

– Никто.

– Фурнье?

Парень, еще больше смутившись, качал головой.

– Нет, никто. Никто мне ничего не велел! Просто я услышал, как откликнулись: «Здесь!» Точно так же, как и всегда.

– Ну кто все-таки? Начальник тюрьмы?

Летро громко кашлянул и заерзал на своем стуле.

– Нет. – Парень таращил

глаза от страха. – Нет, никто! Просто он сказал: «Здесь!», ну я и отметил его как присутствующего.

– Хорошо, – сказал Пеллетер, откинувшись на спинку стула.

Он вставил в рот сигару, но обнаружил, что та уже погасла. Тогда он стряхнул пепел с ее кончика на пол.

– Это все? – спросил парень.

– Да. Только запишите свое имя вот в этой тетради и позовите там следующего, – сказал Пеллетер, вновь прикуривая сигару.

Парень потянулся к блокноту так, словно ожидал наткнуться там на капкан. Чтобы успокоить его, Пеллетер даже нарочно отвернулся, словно и забыл про его существование. Парень написал свое имя и на цыпочках вышел.

– Слушай, Пеллетер… – начал было Летро, но в комнату уже вошел следующий надзиратель.

Это был крепкий, рослый человек, гораздо старше всех, кого они успели допросить, примерно того же возраста, что и сам инспектор, и на висках его уже серебрилась седина. Он уселся на стул уверенно, выпятив широкую грудь и круглый живот, и смело посмотрел Пеллетеру в глаза.

– Мне вообще-то нечего рассказывать, – сразу заявил он.

Летро заметил, что Пеллетера как будто подменили. Движения его стали медленными и плавными, а веки наполовину прикрылись.

– Ну, имя-то свое вы нам назовете?

Дюжий надзиратель всосал в себя нижнюю губу и заерзал на стуле.

– Пассемье.

– Как давно вы здесь работаете?

– Тридцать два года.

Пеллетер изогнул брови и кивнул.

– Внушительный срок.

– Да. Я здесь работаю дольше остальных.

– Но не дольше начальника тюрьмы, – заметил Пеллетер. – Он тоже ведь начинал свою карьеру здесь.

– Да, мы вместе начинали.

– И как же получилось, что вы не стали начальником тюрьмы, а он стал?

Пассемье опять заерзал, на этот раз поджав губы. Он задумался перед тем, как ответить, явно соизмеряя то, что уже успел сказать, и то, что только собирался.

– Ну, место только одно. Мы же не можем все стать начальником тюрьмы. А он… хороший человек. И отличный друг.

Пеллетер перевернул блокнот к себе лицом – что-то там его вдруг заинтересовало даже больше, чем допрос.

Пассемье ничего не говорил – ждал.

– А вот об этом вам, значит, ничего не известно? – сказал Пеллетер, не отрывая глаз от блокнота, хотя пока не прочел там ни строчки, так как исподтишка внимательно наблюдал за надзирателем.

– О чем «об этом»?

– Ну вот об этом. – Пеллетер перевернул блокнот и

пододвинул его к надзирателю.

– О Меранже, что ли? – сказал тот, скосив взгляд на записи, и поднес руку к подбородку.

Пеллетер сделал рукой жест, но что тот означал, трудно было сказать.

Пассемье снова принял самоуверенную воинственную позу.

– Ничего мне о нем не известно.

– Ладно, – сказал Пеллетер и, взяв блокнот, раскрыл его на пустой страничке. – Вы не могли бы написать вот здесь свое имя?

Надзиратель удивился:

– Это все, что ли? – Он, по-видимому, ожидал допроса с пристрастием и теперь смотрел на Пеллетера и Летро в некоторой растерянности.

– Ну да. Мы же видим, вам нечего сказать. Вам ничего не известно обо всем этом. Вы здесь старый, заслуженный работник. Так что мне больше не о чем у вас спрашивать.

Пассемье пожал плечами и как-то сразу расслабился, даже его округлое пузо размякло и выпятилось. Он стал записывать свою фамилию, причем держа блокнот не на столе, а взяв его в руки. Закончив, он отложил блокнот в сторону, шумно выдохнул, посмотрел на следователей и встал, хлопнув себя по ляжкам.

Когда он был уже в дверях, Пеллетер вдруг сказал:

– Еще только один последний вопрос… А сколько нападений с ножом произошло в тюрьме за этот месяц?

– Семь, – ответил Пассемье, уже взявшись за дверную ручку.

– Так много?

Пассемье повел плечами.

– Такое здесь и раньше случалось, но только не так часто.

– Спасибо. Больше никто не смог назвать нам точную цифру.

Пассемье кивнул и вышел.

– Думаешь, он знает что-то? – спросил Летро, как только они остались одни.

– Не думаю, а уверен, – ответил Пеллетер, снова закуривая свою сигару. – Он назвал цифру «семь», а другие называли не больше четверки.

– Ну, так и что теперь?

– Как что? Продолжаем.

* * *

Но оставшихся работников тюрьмы Пеллетер допрашивал уже без интереса – ему словно теперь уже не терпелось поскорее закончить. Некоторых он даже поручил допрашивать Летро. Летро вел допрос тем же методом, и Пеллетер только иногда вмешивался, когда ему казалось, что Летро что-то упустил. Впрочем, никто больше не вызвал у него заинтересованности.

В канцелярии Пеллетер прямиком направился к Мартену, который и впрямь занимал угловой стол, замеченный Пеллетером накануне. Стол был завален папками с личными делами заключенных.

– Ну как? – поинтересовался Пеллетер.

Мартен молча протянул ему стопку из шести папок. Верхняя заключала в себе личное дело Меранже. Последней в деле была запись о переводе Меранже в государственную тюрьму в Сегре.

Пеллетер пролистал пять остальных дел. Это были личные дела пятерых арестантов, найденных зарытыми в поле. Все они тоже были переведены в тюрьму в Сегре.