Смерть догоняет смерть
Шрифт:
– И чего тебе дома не сидится?
– ворчал старик, расстегивая штаны. Мать одна осталась, пожалел бы ее...
– У ее ишо Танюха есть, - возразил парень, так же разрисовывая снег ярко-желтыми вензелями.
– А я, глядишь, может, и в люди выйду. Нешто мне век чалдоном сидеть? Пойду, однако, по большому, до города рукой подать.
Парень шел прямо на нас, на ходу расстегивая пуговицы. Укрывшись в ельнике, метрах в пяти присел. И тут же был убит тесаком.
Клянусь Богом, сынок, я ничего не успел понять.
– Господи, что же ты наделал!
– только и сумел я сказать.
Он ощерился, хищно, не по-людски, и показал мне красный еще нож. Прошипел гадюкой:
– Тоже хочешь?
Я умолк, потрясенный случившимся и безысходностью моей юдоли.
– Ягорий!
– между тем позвал старик.
– Однако долгонько ты! Поторапливайся, смеркает уж.
Убийца белкой взлетел на пихту.
– Ягорий!
– не унимался старик.
– Будет тебе веревку-то тянуть. Чё молчишь? Оглох никак? Ягорий, ты чаво? Не молчи!
Он явно насторожился. Михаил кашлянул, старик резко выдернул из розвальней одностволку.
– Кто там шуткует?
– тревожно понюхал воздух, раскачивая в нашу сторону стволом.
– Я щас дошуткуюсь, картечью-то в лоб!
Старик боялся и не знал, что делать. То ли бросить все и уехать, то ли идти к Ягорию, то ли просто ждать.
– Танька-а-а!
– жалобно позвал убийца.
– Танька-а-а!
Он был психолог, этот Мефистофель. Старик решительно побрел в сторону ельника.
– Беги, - приказал мне Михаил. Увязая в снегу, я кинулся прочь, наверняка зная, что живым не уйти.
– Стой! Убивец!
– крикнул старик, заметив меня.
Я невольно обернулся и последнее, что увидел, - огромную дырку ружейного дула. Ничком бросился в снег, закрыв руками голову и ожидая, когда она разлетится.
– Не надоело в снегу лежать! Вставай, Самвелыч...
– Ты... ты, Мишка... А дед?
– На первом рандеву у твоего любимого Господа. С Ягоркой вместе. Так что отныне я Ягор, а официально Егор Иванович Унжаков".
Я отшвырнул тетрадь и, дрожа от злости, уставился на Вартана.
– Ну и сволочь же ты, Вартан сын Саркиса и рода Оганянов!
– Как вы разговариваете?
– С тобой и не так бы надо! Если бы ты, золотарь вонючий, рассказал мне все сразу и показал эту тетрадь, то, возможно, Ирина, бомж, Арик и твоя мать были бы живы!
– Мама жива!
– Уповай! Сиди здесь и не дергайся.
– Как же мама?
– Они ведь должны звонить.
– Они не знают этого телефона.
– Однако записку прислали, найдут и телефон. Только дверь никому не открывайте. Тетрадь я пока заберу. Может, понадобится.
– Нет, нет, нет! Я не отдам.
– Это уже не твоя компетенция. Четыре трупа есть, могут появиться
– Не отдам!
– Он бросился на стол, закрывая животом тетрадь.
– Да иди ты на... Больше я не ударю палец о палец. А ты сиди и жди, когда тебя и твою мамашу начнет потрошить Унжаков. Можешь сразу писать заявление в похоронное бюро.
– Унжаков мертв, вы не дочитали записи.
– Унжаков жив и проживает над магазином "Сапфир" в пятой квартире. Именно через его кладовку проникли в ваше хранилище.
– Боже мой! Нет, этого не может быть, - залопотал Оганян, пытаясь скрыть заколотивший его озноб.
– Нет, это ошибка... Путаница... Нет... Не верю...
– Озноб перешел в икоту, тряпичным паяцем Вартан рухнул в кресло.
– Прощайте, господин Оганян.
– Не-е-ет, бе-ери-ите те-е-традь. Мми-и-ли-и-ция ззни-а-ать не-е до-о-лжна...
– Посмотрим. А почему это вы вдруг стали так бояться милиции? Раньше вроде такого не прослеживалось...
Судорожно икнув, Оганян затих, а в мои проспиртованные мозги острой иголкой ткнулась догадка.
– Где алмаз?
– Нет у меня алмаза!
Крученым чертом он вылетел из кресла, сбил торшер и неожиданно с силой вцепился мне в глотку. Фактор внезапности сыграл свою роль, да и Гончаров, видимо, стал уже не тот. Руки мои захрустели, пытаясь оторвать от горла конечности гориллы, с виду казавшиеся такими музыкальными.
Красноватый туман стал застилать мне глаза, медленной каруселью поплыла люстра. Нехорошо калечить заказчика, но мои ноги начали разъезжаться, и другого выхода у меня не было. Резко упав, с кувырком через спину, я отправил Оганяна по большой траектории, финишем которой была бетонная стена.
Затем несколько минут просто сидел на полу, отдыхал, безразличный ко всему на свете. Хозяин лежал рядом, тоже в полной тишине и равнодушии. С трудом я повернул шею, успокаивая себя, что через полчаса будет еще хуже.
Вартан скорчился на боку, доверчиво положив щеку на паркет. Левый глаз был прикрыт, из прорези правого светился зрачок.
"Конец котенку, - устало подумал я, поднимаясь.
– Свернул шею заказчику. Мило".
Прикончив коньяк покойника, я уже хотел взяться за телефон, когда он вдруг сам заулюлюкал. Пришлось поднять трубку.
– Высоко сижу, далеко гляжу. Кто это у тебя? Что за гость?
– спросили на другом конце провода паскудным голосом.
– Я.
– Сам гостенок, значит? И кто ты такой?
– А какое твое собачье дело?
– Невежливый ты. Грубишь старшим, нехорошо. Шел бы ты домой, Гончаров, да и забыл бы всю эту историю. Дай-ка Вартана.
– Он не может.
– Ты скажи, что мамка привет ему передает. Очень хочет, чтобы мы с ним поговорили.
– Не может он, нет его.
– А где же он?