Смерть это все мужчины

Москвина Татьяна Владимировна

Таких бы мужчин, как профессор Цветаев, найти бы где-нибудь и оплодотворить ими Красную Россию. Да где их найдёшь? Выписать откуда-нибудь? А откуда? Надеяться ли на то, что дети нуворишей обратят взоры на просвещение? Нет, это существа конченые, ещё в момент зачатия. Музеи создают дети сельских священников, а не помёт человекообразных жуков-пауков. Василий Розанов в начале прошлого века кричал: Созидайте дух! Созидайте дух! Созидайте дух! Смотрите, он весь рассыпался! Смешно. Топал по своей Коломенской встречаться с Павлушей Флоренским и ещё чем-то был недоволен. Дух, видите ли, рассыпался…

Да, чешет, значит, моя социалка в свои халупы-хибары. Женщины всё-таки стараются

получше выглядеть, мужчины, конечно, сплошь затрапеза. У полвагона такой вид, будто они спали не раздеваясь, в куртках и ботинках. Это они их так отпугивают, что ли? Дескать, бабоньки, не надейтесь – глухо. Нет, не запугаете вы нас, идолы. Надеялись и будем надеяться! Выдавать желаемое за действительное – это наша профессиональная женская обязанность.

Неприятно, что его телефон выключен. Но я же точно сказала и объяснила, где буду. Пришло опять сообщение от косой безопасности, от Владимира Ивановича, с просьбой о скорой встрече. Нет, сегодня никак не могу. Зачем они ко мне привязались? Не иначе, Коваленский собрался ориентировать губернатора в сторону экономики Германии, а кто-то уже Италии обещался. Какие-то там нули замешаны, ради которых и бьются смертным боем мужчины левого пути. И Лев с ними. Левый лев, испорченный… Что-то юркнула тревога змеёнышем. Хмурое небо, и мелькают бесконечной чредой всё эти убогие домишки на скудной почве и тощие болотные берёзки… сыро, зябко. Где солнце? Хоть лучёныш бы какой, позолотить душу… Сомнительно, чтобы из всего этого получился ты, мой милый.

Как опасно иметь надежды. Надежды – те же собаки, их надо кормить, выгуливать, причёсывать, спаривать с другими надеждами, потом хоронить и плакать на их могилках… Я не думаю ни о каких потом и дальше. Не могу. Честно говоря – и не вижу впереди ничего. Мне необходимо сейчас, сразу, немедленно– с какой стати мы ущемляем права великого новорождённого Сегодня ради зачатого, но неразличимого на цвет и ощупь Завтра? Хочу тебя сегодня. Естество моё горит, душа моя стонет – возьми меня сегодня, сейчас. Как опозорено понятие «власть» – сразу представляется тупой господин с плетью и грязный раб на коленях, в ошейнике. А ведь бывает другая власть, та, которую я дала тебе над собой, мой драгоценный. Власть любви, надежды, веры…

Да уж, эти три шлюхи, Вера-Надежда-Любовь, и их б… ская мать София всласть морочат вас, чувствительных коровушек. А вся ваша доля – сначала давать… к примеру, молоко и телят, а состаришься – изволь на бойню

Замолчи. Власть по любви существует. Это было всего лишь – вчера.

Это было – Вчера. А Сегодня – Сегодня.

Нет, невозможно. Любовь не ошибается. Я вижу его так живо, точно облитого ясным светом. Он улыбается и смотрит мне прямо в глаза, не отрываясь, как тогда.

Ну да, смотрел про запас, чтоб вспоминать потом, какая хорошая у него однажды была девчонка

Замолчи, или я с ума сойду.

Так ты уже сошла, Саня, аккурат вчера и тронулась умишком. Куда ты бежишь? Зачем?

Приехали. Город Энск.

5

В городе Энске есть двадцать тысяч жителей, собор восемнадцатого века, мебельная фабрика (умерла и не воскреснет), приморский бульвар, пансионат «Заря» и улица Ленина. Ещё в городе Энске, как в любом русском городе, есть гостиница «Дружба». Нет никаких шансов отыскать место, где нет такой гостиницы. Но «Дружба» «Дружбе» рознь. Строили «Дружбы» в исторический «застой», но «застой» был велик и обширен. В конце семидесятых все «Дружбы» были примерно как наш крематорий, а «Дружбу», куда я направлялась, возвели близко к романтичным шестидесятым,

с фокусами: от центрального вестибюля расходились два корпуса в виде стилизованных крыльев чайки. Внутренности гостиницы, украшенные аполитичными рельефами на тему специальных девушек нечеловеческих пропорций, бегущих по волнам и усиленно поджидающих алые паруса, сберегли многое, данное от рождения, – потёртые зелёные дорожки, мнимохрустальные плафоны, светлую полированную мебель – ДСП. Телевизоры смотрелись тут пришельцами. Знакомая администраторша с пленительным именем Клавдия Виленовна, которой я позвонила с утра, дала мне ключ от двадцать первого номера. Я как-то жила здесь, когда писала очерк про город Энск.

У меня не было никаких вещей, кроме нарядного – голубой шёлк, открытая спина! – платья, серебряных туфель и тетради, куда я записываю некоторые мыслишки. Когда он приедет, Клавдия скажет, где я. Она целый день на вахте.

Номер одноместный, кровать узкая. Ну ничего, как-нибудь поместимся.

Если ему нельзя приехать, он ведь как-нибудь даст знать. Скажем, что-то случилось с мобильником, а там мой номер. Так он может любому человеку из редакции позвонить, ему скажут. А если все куда-то делись, тогда надо узнать телефон гостиницы города Энска. Это просто. Я сказала ему название, несколько раз. Отчего нет гостиницы «Любовь»? Сплошная дружба…

Пойду попитаюсь чем-нибудь. Внизу есть ресторан… как? Правильно, «Приморский».

В ресторане сидел одинокий мужчина типа «командировочный». Он посмотрел на меня, и в глазах его, принявших моё сообщение, отчётливо пропечаталось «никаких нет шансов у тебя, Вася». С преувеличенным усердием Вася принялся добивать – видимо, «бефстроганов из свинины». Это загадочное блюдо было обозначено в меню, вдобавок я насчитала там девять орфографических ошибок. Но так всегда было. Чехов описал обеденную карту какого-то парохода, где предлагалось следующее: «кошка запеканка»; с меланхолической тщательностью этот лечитель человечества разъяснил адресату – «кошка оказалась кашкой».

Столы были покрыты чистыми белыми скатертями, но сверху, для надёжности, от людей-б… дей, ещё и полиэтиленовой плёнкой. Она липла к рукам, кожа нагревалась. Эффект парника. Подошла вечная Лариса с вечным блокнотом.

Будем придерживаться классики – салат «Столичный», борщ и… и-и-и… засада. Кто их знает, что они обозначили словом «бифштекс»? Совпадают ли наши взгляды на то, что есть эскалоп, а что – антрекот? Возьму пельмени. И немного водки – почему-то хочется выпить. А выпить, дорогая, тебе хочется потому, что ты утратила трезвость. Картина мира исказилась.

Вот тебя и тянет окончательно размыть сознание. Чтобы не замечать очевидное – то, что ты отлично видишь, и то, что тебя никак не устраивает.

Что я вижу? Ничего не вижу. Я пока не ясновидящая. И не верю гаданиям и прорицаниям. Будущее гибко, эластично, вариантно.

Будущее, но не настоящее и тем более – прошлое. Ты знаешь.

Я надеюсь.

Зачем?

Еда оказалась вкусной. Я напрасно думала, что со мной всё в порядке – нет, руки дрожали, и я пролила немного борща на стол. Вот, а посмеивалась над разумным провинциальным полиэтиленом. Сейчас бы всю скатерть загадила. Это ж свёкла. Ни в жисть не отстирать. Хуже свёклы только черника…

На вопрос, зачем я надеюсь, ответа нет. Сестры ходят вместе. Люблю – значит верю и надеюсь. Перестану верить и надеяться – перестану и любить. Или нет? Я так напряжена сегодня, что душа может оборваться сразу.

Ты хочешь, чтобы этот славный, но совершенно обычный человек починил всю сумасшедшую махину твоей жизни? Сделал счастливой ту, что не создана для счастья? Превратил хаос в гармонию? Почувствовал так же и то же, что ты? Может, ему заодно пойти – и выпить море? Ты нагружаешь его значениями, которых он не выдержит.