Смерть и немного любви
Шрифт:
– Вы пытаетесь вычленить составные элементы из интегрального понятия, – снисходительно улыбнулся Турбин. – Как философ могу вам сказать, что это занятие бесперспективное.
– Прелестно. Значит, остается одно. И это меня радует.
– Что вы имеете в виду? – насторожился Турбин.
– То же, что и вы. От вас бабы млеют. И вам как философу, – он насмешливо улыбнулся при этих словах, – должно быть стыдно и противно, что девушка любит в вас только самца с твердым большим членом. Мы с вами только что выяснили, что ничего другого в вас она не видит. Вы, вероятно, сложная и интересная личность, и наверняка найдется женщина, и не одна, которая увидит в вас именно это и любить вас будет именно за это, а не за то, что вы способны заставить ее испытать оргазм.
– Прекратите,
– Отнюдь, я просто трезво оцениваю ситуацию. Да, я в плане секса хуже вас, но вы, опять-таки как философ, не можете не понимать, что секс создает восемьдесят процентов браков, но не удерживает и не скрепляет ни одного. Ни одного, я это подчеркиваю. Потому что максимум через год происходит насыщение, и если за этот год супруги не стали близкими друзьями, то никакие многократные оргазмы и никакие феерических размеров пенисы брак не спасут. Вот и задайте себе вопрос: что будет с вами через год? Год вы благополучно протрахаетесь, и если вы не будете выпускать Элю из постели, она, может быть, и не заметит, в каком убогом жилище обитает и какой гадостью вы ее кормите. А потом?
– А потом она привыкнет жить так, как всегда жил я, – спокойно ответил Турбин.
– Вы ошибаетесь, – возразил Латышев. – Все не так однозначно. Чтобы сохранить ваш брак, вам нужно за год сделать две вещи – стать Эле близким другом и приучить ее к нищете. Если вы собираетесь весь год посвятить плотским утехам, то эту задачу не решите, у вас на нее не хватит ни сил, ни времени. Если же пренебречь сексом, то год она не продержится. Так что, выражаясь вашими же словами, дело бесперспективное.
– Я не понимаю, чего вы добиваетесь, Марат. Вы явились сюда, как к себе домой, стали оскорблять Элю, втянули меня в какую-то бессмысленную дискуссию о любви и браке. Зачем? Вы хотите, чтобы Эля бросила меня и вышла замуж за вас?
– Конечно. Я этого хочу и совершенно этого не скрываю. А добиваюсь я только одного: чтобы Эля увидела перед собой одновременно двух любящих ее мужчин и посмотрела на них обоих трезвыми, незамутненными глазами. И пусть она, глядя на них, сделает свой выбор, пусть решит, кого ей предпочесть. Того, от которого она не может получить ничего, кроме интенсивного и, вероятно, затейливого секса. Или того, который может дать ей благополучие, тот уровень жизни, к которому она привыкла, поездки, наряды, рестораны, который может обеспечить ее привычное безделье, потому что не заставит ее идти работать, а для домашних дел наймет домработницу, который будет дарить ей драгоценности и украшения. Единственный недостаток этого второго кандидата – он не так силен в постели. Но уже через несколько месяцев Эля поймет, что это не только не самое главное, это вообще не имеет никакого значения.
– Типичные рассуждения импотента, – фыркнул Турбин. – Отрицание ценности того, в чем сам не силен. Это ваша собственная теория или вы где-то это вычитали?
«Отлично, – подумал Латышев, – все-таки я вынудил этого сопливого интеллигента перейти на взаимные оскорбления. Он долго держался, надо отдать ему должное, но теперь дело пойдет быстрее, он теряет контроль над собой. Да, теперь я понимаю, почему Тамила не успела рассорить их за две недели. Он по темпераменту флегматик, и в беседе с ней он никогда не допустил бы ничего такого, что уронило бы его в Элиных глазах. Тамиле не пристало вести с ним разговоры о сексе, точно так же как она не могла при нем говорить обо мне, потому что Эля расценила бы это как предательство с ее стороны. А мне все это можно, я не выдаю ничьих секретов, я говорю о себе и своих чувствах».
– Вы противоречите сами себе, – спокойно заметил он. – Мужчина, который не может ничего, кроме как трахаться, начинает отрицать ценность всего остального. Знаете, кто уверен в том, что секс – это главное? Нищие неудачники, которые больше ничего не смогли в жизни сделать. Вот и утешают себя тем, что в постели они – гении, а все остальное неважно. Вы же философ, стало быть, должны понимать, что сексуальность – не продукт цивилизации, она заложена в человеке от природы, и гордиться своими анатомическими
Марат перевел взгляд на Элю, которая сидела замерев, как кролик перед удавом, и боялась пошевелиться. По ее лицу было видно, что она никак не может уловить суть спора, поэтому не может понять ни приводимых соперниками аргументов, ни оценить правоту кого-то из них. Нужно было, как говорят в научных кругах, снизить уровень дискуссии.
– Элечка, я обращаюсь к тебе. Я не настаиваю на том, чтобы ты принимала решение прямо сейчас, это решение трудное и болезненное. Но прежде чем ты его примешь, я хочу, чтобы ты все взвесила. Наш с тобой роман длился год. Твои отношения с ним, – он кивнул на Турбина, – длятся только пять месяцев. Мы с тобой гораздо больше привязаны друг к другу, потому что знаем друг друга дольше. Это тебе понятно?
Эля послушно кивнула, как примерная ученица, которой объясняют теорему на уроке геометрии.
– Мое финансовое положение таково, что я могу обеспечить тебе нормальное существование. А что касается секса, то вспомни Балатон. Разве ты была недовольна мной? У нас все получалось, и нам было очень хорошо. И потом, в Москве, нам тоже было хорошо. А теперь представь себе, что ты первый раз в жизни ешь персики. Они такие вкусные, что ты съедаешь сразу три килограмма, и тебе кажется, что ты можешь без остановки есть их тоннами. Но уже на пятом килограмме тебе становится дурно. Назавтра ты смотреть на них не можешь. А через месяц ты начинаешь относиться к ним совершенно спокойно, с удовольствием ешь, когда тебе их приносят, и даже не вспоминаешь о них, когда их нет на столе. То же самое происходит и с сексом. Это тоже понятно?
Она снова кивнула, и только тут до Турбина дошло, что происходит на его глазах.
– Вы ведете себя как подонок, – взорвался он. – Перестаньте давить на нее. Вы пользуетесь тем, что она внушаема и безропотно вас слушает. Убирайтесь отсюда!
– Элечка, мне уехать?
Та снова кивнула. Из глаз ее катились слезы, но она их не замечала, глядя куда-то мимо сидящих по обе стороны от нее мужчин.
– Хорошо, детка, я уеду, хотя видит бог, как мне этого не хочется. Твой приятель назвал меня импотентом и подонком, а значит, недалек тот день, когда он назовет тебя дурой и сукой. Если человек в принципе способен на оскорбление, то оскорбление любимой жены – только вопрос времени. И еще одно. Знаешь поговорку: «Бог дал – Бог и взял»? Она говорит о том, что все, что в человеке от природы, может в любой момент исчезнуть. Густые волосы могут начать выпадать. Красивое лицо может быть обезображено в результате несчастного случая. Даже жизнь может внезапно оборваться. А вот то, что человек сделал, порой живет веками. И то, чему он научился сам, уже не пропадет, потому что это не Бог дал и взял обратно, а человек сам сделал, сам добился. Завтра твой приятель заболеет тяжелым гриппом, и его сексуальная привлекательность значительно ослабеет. Что останется? Нищета и скука. А если это случится со мной, то останется все по-прежнему. Вспомни, Элечка, сколько раз случалось, что у меня не было сил, а ты все равно оставалась довольна.
Марат не спеша поднялся, налил себе в чашку остывший кофе из кофейника и стоя выпил, исподтишка наблюдая за Элей и Турбиным. У Эли выражение лица было подавленное, у Турбина – злое. Сейчас, пожалуй, уже можно оставить их одних, когда пройдет первый шок, они пустятся в длинные разговоры. Если Турбин начнет хаять Марата, каждое лыко будет в строку, каждое резкое слово в его адрес, не зря же Марат бросил эту фразу про оскорбления, знал, что говорить. Чем грубее будет Турбин, тем больше Эля будет убеждаться в правоте Латышева. А если Турбин проявит мягкость и интеллигентность, то его аргументы до Эли не дойдут: она в тонкой материи не сильна, понимает только простые фразы и знакомые слова. Марат это давно заметил.