Смерть и жизнь рядом
Шрифт:
Братислава — живописный город, особенно в районе замка, веками охранявшего Братиславу против многих врагов. Здесь, на возвышенном берегу Дуная, Штефан впервые сказал, что любит Еву, и здесь они обменялись первыми поцелуями. Был хороший майский вечер, в воздухе стоял тот особый весенний запах, который остается в памяти на всю жизнь. Штефан с Евой долго в тот вечер блуждали по улицам и переулкам города, где здания эпохи Возрождения соседствовали с железобетонными коробками, и дома в стиле барокко стояли рядом с сооружениями поклонников голого конструктивизма. Молодые люди этого не замечали.
Но сейчас, когда пламя войны все ближе подбиралось
Город насчитывал четверть миллиона жителей. Это были люди разных национальностей, разных верований и разного социального положения. Но большая часть жителей города в эту зиму была объединена общими устремлениями и надеждами на близкое освобождение от засилья темных сил фашизма и национального предательства.
Когда Зорич предложил поездку в Братиславу, Штефан охотно согласился, хотя и не совсем ясно представлял себе, как он сможет вести подпольную работу в городе, где вырос, где выступал в суде перед публикой и где его знали в лицо многие люди. Зорич советовал прибегнуть к гримировке, и Штефан согласился. Он приехал в Братиславу так ловко загримированный под простака немца, что его не узнал даже Ян Колена.
Штефан здорово разыграл его. Он пришел и назвал пароль, известный только майору Зоричу и его связным:
— Я вам принес поздравление от доктора Шатана.
Колена радушно протянул руку, но глаза его выражали настороженность.
— Я с ним хорошо знаком, — ответил Колена.
Штефан рассмеялся.
— А меня, дорогой Ян, вы, должно быть, начисто забыли?
Колена напряженно всмотрелся в лицо Штефана и заметил с присущей ему застенчивой улыбкой:
— Я узнал вас, Штефан, по насмешливым глазам, но меня сбили с толку ваша борода и бюргерское самодовольство. Погасите, Штефан, в своих глазах огонь иронии, иначе вам несдобровать.
— Но как это сделать?
— Советую поупражняться перед зеркалом. Глаза должны выражать чувства штурмфюрера войск СС, иначе не спасут вас ни борода, ни петушиное перо на шляпе.
— Глаза мертвого быка? — спросил Штефан.
— Вот именно.
Легко было советовать: Яну Колене не приходилось играть роли. Он был и остался агентом фирмы по продаже швейных машин, директор которой разделял взгляды Колены на войну, на Тисо и долг словака, хотя он и не был коммунистом, как Ян.
Перед отъездом в Братиславу майор Зорич сообщил Штефану только пароль и сказал, что тот поступает в распоряжение Колены для проведения одной операции.
— Подробно обо всем вам расскажет Колена, — сказал Зорич и вручил рекомендательное письмо к племяннице Тисо. Штефан был удивлен, но не стал расспрашивать: ведь разъяснения будут получены на месте.
— Штефан, мы затеваем очень
— Слушаю, Ян.
— Мы хотим выкрасть фарара [2] .
У глаз Штефана набежали лучистые морщинки, и он со своей бородой стал более походить на старого сатира, чем на самодовольного бюргера.
2
Фарар — священник. Тисо был священником, и в народе его продолжали называть фараром и тогда, когда по воле Гитлера он стал президентом».
— Господина Тисо?
— Тсс…
— Вы хотите, чтобы я поступил к нему служкой?
— Нет. Вы должны расположить к себе племянницу фарара. Не волнуйтесь, Штефан, она не так уж стара и безобразна…
У Штефана неприятно засосало под сердцем, когда он увидел ее после богослужения в соборе и был представлен:
— Михал Свитек.
— О, я о вас много слышала, пан Свитек, и все только хорошее.
Штефан немного опешил: у него в кармане лежало письмо жены топольчанского коммерсанта, с которой была связана Власта, и с помощью этого письма он лишь собирался подобраться к этой племяннице, а его, оказывается, уже опередили. Штефан сделал неопределенный жест, и улыбка его тоже ничего определенного не выражала: он собирался с мыслями.
— Милая Берта пишет мне о вас в каждом письме. Она восхищается, пан Свитек, вашей глубокой верой и всей вашей подвижнической жизнью…
Теперь Штефан понял, кто опередил его: жена торговца рубахами. В то же время он понял, что его так отталкивает в этой женщине. Все в ней выдавало ханжу, каждое слово, произнесенное этим ртом с тонкими, бледными губами, и цепкий взгляд из-под полуопущенных век, и едва уловимый запах ладана, который не заглушался духами. В памяти Штефана сразу же возник образ его мачехи — злой ханжи, прибравшей к рукам даже его строптивого отца. Перед Штефаном был хитрый и потому еще более опасный тип ханжи.
— Как вам понравилась проповедь, пан Свитек? — любезно спросила пани Юлия. — Особенно это место — помните? — и она на память процитировала слова фарара о падении нравов в годину тяжких испытаний, когда на родину надвигается стоглавая красная гидра, изрыгающая…
— О да, это место в проповеди нашего милого фарара меня потрясло, — подтвердил Штефан, облизав губы кончиком языка. «Я не переиграл?» — думал Штефан, откланиваясь с подчеркнутым уважением, но не раболепно.
— Приятный молодой человек, не правда ли? — обратилась пани Юлия к своей спутнице — подруге школьных лет, заискивавшей перед племянницей президента.
Прошел месяц, и в Братиславу прибыла Власта, посланная Зоричем для связи.
— Кажется, я одержал у старой хрычовки первую победу. Не понадобилось и ваше письмо, дорогая Власта, — поделился Штефан своими успехами.
— Почему же у победителя такой кислый вид? — улыбнулась девушка, поднося к губам чашечку кофе.
Они сидели в кафе, и Штефан видел за спиной Власты, у широкого окна с полуспущенной золотистой шторой, большой барабан, одиноко стоявший на маленькой эстраде в окружении пюпитров без нот. В кафе было мало народу, и кельнер в черном фраке с белой салфеткой на согнутой руке застыл в ожидании заказа у дверей, рядом с буфетом.