Смерть консулу! Люцифер
Шрифт:
— Очень рад видеть вас, Тальма. У вас отличный вид. Пребывание в Эрфурте принесло вам пользу. Своей игрой вы сделали честь мне и Франции.
— Вы слишком милостивы, ваше величество.
— Я не знаю, кто из наших академиков доказывал превосходство испанского театра перед нашим...
— Гингене, — подсказала ему Жозефина, которая отличалась превосходной памятью.
— Да, Гингене. Но я должен сказать вам, mesdames, — он обратился к дамам, — что мы видели на испанской сцене только жалкие фарсы бездарных актёров. Даже их знаменитый Fandango не более как однообразный полуварварский танец. Мы должны цивилизовать Испанию, и мы можем это сделать. Пиренеев не существует
Затем, сделав быстрое движение, чем он так часто озадачивал окружающих, он опять очутился около Тальма.
— Ну, как идёт наш Гектор?
— Мы надеемся сыграть его перед вашим величеством в первых числах этого месяца.
— Это превосходная трагедия, — продолжал Наполеон. — Она совершенно в греческом стиле. В ней изображён идеал женщины в лице домовитой и нежной Андромахи, восхваляется любовь к отечеству и военные доблести. Это цель поэзии великого народа. Пускай другие менее воинственные нации, как, например, немцы, занимаются романтическими бреднями. Рассчитываете ли вы на успех?
— Со своей стороны я употреблю все старания, ваше величество.
— Вы не отвечаете на мой вопрос. Говорите прямо. В этом деле вы лучший судья, нежели я.
— По мнению публики, автор выбрал слишком отдалённый сюжет; парижане желают, чтобы им изображали события из нашей истории, которые имели бы непосредственную связь с настоящим...
— Вы правы, Тальма, — прервал Наполеон. — Я не понимаю, почему наши поэты не изображают нам события из французской истории. Может ли быть что-либо лучше для сюжета, чем восстановление империи Карлом Великим, его победы над лангобардами и саксами, его коронование и так далее. Поэты перевелись у нас. Неужели войны, которые вынуждает нас вести неверная Англия, убивают поэтический гений? Пример Греции и Древнего Рима доказывает противное. Всё зависит от нации, а не от правления. Кажется, нам придётся выписывать поэтов из Германии. Посмотрите на Виланда и Гете! Это величайшие поэты нашего столетия и вместе с тем умные люди, которые с благодарностью относятся к тому, что я сделал для мира. В этом они стоят неизмеримо выше наших так называемых писателей, которым приличнее было бы взять в руки чулок, нежели перо.
Рассуждая таким образом, Наполеон ходил взад и вперёд по зале и случайно остановился перед Эгбертом. Незнакомое лицо привлекло его внимание. Он вопросительно взглянул на Жозефину.
— Господин Эгберт Геймвальд, — сказала она поспешно. — Его представил нам австрийский посланник граф Меттерних.
— Вы австриец? — спросил Наполеон повелительным тоном.
У Эгберта внезапно забилось сердце.
— Да, ваше величество, я из Вены, — ответил он.
— Из Вены! — воскликнул Наполеон, нахмурив брови. — Кажется, в Вене течёт теперь не Дунай, но поток Леты. Скоро же забывают там уроки, данные жизнью! Австрия получит новый урок, милостивый государь, если она этого желает, и хуже прежнего. Я ручаюсь вам в этом. Я не желаю войны. Беру в свидетели всю Европу, что теперь все мои усилия направлены против Испании. Австрия в тысяча восемьсот пятом году спасла Англию, когда я собирался переехать пролив и взять приступом Лондон. Теперь она останавливает мои победы в Испании. Она ответит мне за это. Я разобью ваши войска, уничтожу их до последнего человека...
Буря разразилась. Давно накопившаяся ярость нашла себе выход. Присутствие австрийца при дворе Жозефины послужило для императора удобным поводом, чтобы излить своё неудовольствие.
В подобные минуты в Наполеоне было величие всесокрушающей силы. Его лицо принимало выражение неумолимой жестокости
Все стояли молча в боязливом ожидании, опустив глаза. В голове Антуанеты промелькнула мысль: это высший из смертных! Ни Александр Македонский, ни Цезарь не могут сравниться с ним!
Эгберт спокойно выдержал первую вспышку грозного властелина и не изменил себе ни одним движением. Но когда Наполеон внезапно оборвал свою речь, он поднял голову и громко сказал:
— Ваше императорское величество, вы ошибаетесь, я не солдат и не государственный человек, я учёный.
Жозефина ещё более побледнела. Всякое противоречие раздражало Наполеона даже при его спокойном состоянии.
На этот раз он был озадачен и, взглянув с удивлением на смелого юношу своими сверкающими глазами, спросил:
— Вы видите меня не в первый раз?
Он не мог иначе объяснить спокойствие молодого австрийца.
— Я видел ваше величество в Шёнбрунне за три дня перед Аустерлицкой битвой.
Присутствующие, услыхав этот ответ, вздохнули свободнее. Воспоминание о битве трёх императоров всегда приводило Наполеона в хорошее расположение духа. Эта битва была не только одной из его самых крупных побед, но и венец его военного искусства.
— Однако вы или, лучше сказать, ваш император хочет отважиться на новый Аустерлиц!
— Кто видел тогда ваше величество, как я, тот не будет желать войны Франции с Австрией.
— Вы давно в Париже? — спросил император уже более милостивым тоном.
— Полтора месяца, ваше величество.
— Как вас зовут?
— Эгберт Геймвальд, ваше величество.
— Так вы учёный! Действительно, вы напоминаете мне молодых людей в северогерманских университетах — Галле и Иене. Прекрасная, сильная молодёжь. Жаль, что вам внушают ложные понятия и увеличивают вашу природную склонность к мечтательности и романтизму. Чего только не сделала бы эта молодёжь под моими знамёнами!.. Какая у вас специальность, господин Геймвальд?
— Я изучал медицину, ваше величество, но вследствие преждевременной смерти моего отца...
— Вы сделались богаты и независимы и бросили науку?
— Да, ваше величество! И я приехал в вашу столицу, чтобы изучать сокровища искусств, которые собраны здесь благодаря вашим победам и мудрости.
— Мне приятно слышать это от немца. Если я приказывал свозить сюда художественные произведения из полуразрушенных церквей и замков, из далёких монастырей и маленьких городков, чтобы выставить их в светлых и обширных залах, то это было сделано для общего блага. Но мои лучшие намерения всегда остаются непонятыми. Вот, например, ваши соотечественники приписывают мне желание начать войну с Германией! Но к этому принуждают меня ваши князья и дворянство. Они неисправимы. Но ваш народ благодарнее и послушнее французского. Ему предстоит великая будущность, если он когда-нибудь найдёт себе достойного предводителя.
Император при этих словах пристально посмотрел на Эгберта, как бы ожидая ответа.
— У нас многие убеждены, что такой человек послан нам провидением в лице вашего величества. Вас называют у нас новым Карлом Великим.
— Но вы лично не разделяете этого мнения?
— У меня не может быть мнения в этом случае, но я поклоняюсь гению. Не сочтите это за лесть, ваше величество. Я не имею чести быть вашим подданным и потому могу позволить себе подобное заявление.
Наполеон улыбнулся. Такой милости удостаивались немногие, но на Эгберта эта улыбка произвела отталкивающее впечатление. Улыбался один рот, между тем как лоб и глаза оставались серьёзными и мрачными.