Смерть меня подождет
Шрифт:
Треск, визг собак, человеческий крик в бурунах… Я захлёбываюсь, теряюсь.
Чья-то властная рука ловит меня за волосы в воде. Боль возвращает сознание. Открываю глаза. Вижу над собой на камне Трофима. Левой рукой он силится вырвать меня из потока, а правой держит за шиворот Василия. Я не нахожу в глубине опоры для ног. Хватаюсь руками за скользкие грани обломка, царапаюсь и кое-как выбираюсь на камень.
С трудом вытаскиваем больного из воды. Он ещё жив. Медленно приходит в себя. Видим, как река уносит за кривун перевёрнутый вверх брюхом
С необычайной силой меня охватывает ощущение, что вместе с плотом уходит от нас жизнь.
Неужели конец?!
Часть пятая
На краю жизни
КОГДА ЧЕЛОВЕК СИЛЬНЕЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Мы прощаемся с Трофимом. Ночь на камне в бурунах. Три чайки. Перед половодьем. «Убей и плыви!» Земля, родная земля.
Мы никогда не были такими беспомощными и жалкими, как в первые минуты катастрофы. Всё ещё не верится, что с нами не осталось плота, ни куска лепёшки, ни тепла. Мы одни среди мрачных скал, на дне глубокого каньона, выброшенные Маей на кособокий камень.
Присесть негде. Стоим с Трофимом на краю обломка, удерживая друг друга. Василий лежит пластом. Он ещё дышит. На его лице сгустились тени. В глазах испуг. Нижняя челюсть отвисла.
Река бушует, кругом всё кипит, пенится, ревёт. Сквозь водяную пыль слева виден поворот. Справа реку поджимает крупная россыпь.
— Проклятье, правее бы надо, тогда бы пронесло, — досадует Трофим.
Стаскиваем с Василия одежду, выжимаем из неё воду, надеваем на посиневшее тело. Не знаем, что делать. До берега с больным ни за что не добраться, не сплыть за кривун, всюду торчат обломки. Но и здесь нельзя оставаться. Нельзя медлить — на вершинах скал уже гаснут последние лучи заката.
Скоро ночь, и тогда…
Надо принимать какое-то решение. Что угодно, любой ценою, лишь бы выбраться. Опасность теряет значимость. Только безумный риск ещё может изменить обстановку.
Ловлю на себе настороженный взгляд Василия. Он понимает всё. Молча ждёт приговора. Его не спасти, это ясно. А как же быть? Бросить на камне живым на съедение птицам, а самим спасаться?
— Василий, подскажи, что нам делать?… Ты слышишь меня? — кричу я, силясь преодолеть рёв реки.
— Плывите… а мне ничего не надо… столкните в воду… — И мы видим, как он, напрягая всю свою силу, пытается сползти с камня.
Я опускаюсь на колени, обнимаю его мокрую голову. Мы все молчим. «Столкнуть в воду!» — страшные слова! Столкнуть Василия, который прошёл с нами сотни преград без жалоб, без единого упрёка! Неужели никакой надежды?!
— Я остаюсь с тобой, Василий. А ты, Трофим, не мешкай, не раздумывай, раздевайся, плыви,
— Нет!… У вас семьи, а я один, и не так уж мне везло в жизни….
— К чему разговоры, — кричу я, — раздевайся! Одежду привязывай на спину. Проверь, хорошо ли упакованы спички.
— Мне не выплыть.
— Вода вынесет, а здесь гибель. Снимай телогрейку, штаны… Ну, чего медлишь!
Он вскинул светлые глаза к небу и стал вытаскивать из тесных сапог посиневшие ноги.
Я помогаю ему раздеться. Тороплю. А сам плохо владею собой, ничего не вижу. Надо бы что-то сказать ему. Но ни одной законченной мысли в голове — они бегут беспорядочно, как беляки на Мае, не повинуясь мне.
Не знаю, что передать друзьям. Как оправдать себя перед семьёй? Надо бы просить прощение у Василия и Трофима за то, что заманил их сюда, на Маю, не настоял идти через Чагар. А впрочем, зачем, ведь этот опасный путь был нашим общим желанием,
Вокруг по перекату ходят с гулом буруны, мешая густую синеву реки с вечерним сумраком. Трофим готов. Я завязываю на его груди последний узел, но пальцы плохо повинуются мне. Нервы не выдерживают, я дрожу.
— Торопись!
Он опускается на колени перед Василием, припадает к лицу, и его широкие плечи вздрагивают.
Напрягаю всю свою волю, призывая на помощь спокойствие, хочу мужественно проводить человека, с которым более двадцати лет был вместе.
Мы обнимаемся. Я слышу, как сильно колотится его сердце, чувствую, как тесно лёгким в его груди, и сам не могу унять одышку.
— Прощай, Трофим! Передай всем, что я остался с Василием, иначе поступить не мог.
Трофим шагнул к краю валуна. Окинул спокойным взглядом меркнущее небо. Покосился на бегущую синеву потока, взбитую разъярёнными бурунами. И вдруг заколебался. Вернулся, снова припал к Василию…
Ещё раз обнимаемся с ним.
— Не бойся! — и я осторожно сталкиваю его с камня.
Распахнулась волна, набежали буруны, и Трофима не стало видно. В темноте только звёзды далёкие-далёкие печально светят с бездонной высоты, да ревут огромные волны в тревожной ночи.
На валуне стало просторнее, но сесть всё равно негде. Приподнимаю Василия, кладу его голову себе на ноги. Холодно, как на льдине. Больного всего трясёт, и я начинаю дрожать. С ужасом думаю, что Василию до утра не дожить.
— Уже ночь или я ослеп? — слышу слабый голос Василия.
— Разве ты не видишь звёзд?
Он поднимает голову к небу, утвердительно кивает.
Выплыл?
— Давно.
— А ты видел?
— Как же! Ушёл берегом за кривун.
— Ну-ну, хорошо! Сам зачем остался.
— А ты бы бросил меня в такой беде?
Он долго молчит, потом спрашивает:
— Значит, никакой надежды?
— Дождёмся утра, а там видно будет, — пытаюсь утешить его.
— Дождёмся ли?…
Бродячий ветер трубит по ущелью, окатывает нас водяной пылью. Поток дико ревёт. Что для него наша жизнь — всего лишь минутная забава.