Смерть — мое ремесло
Шрифт:
Мы остановились перекусить в довольно большом селе. И здесь с нами произошел весьма забавный случай. Как только мы вышли из машины и польские крестьяне увидели нашу форму, они сразу же бросились врассыпную и начали закрывать в домах ставни. Нас было всего двое, но, очевидно, крестьянам уже приходилось иметь дело с эсэсовцами.
По прибытии в экспериментальный центр я был неприятно поражен царившим там зловонием. Мы почувствовали его еще до того, как приблизились к входной вышке, и чем ближе мы подходили к лагерю, тем оно становилось сильнее. Даже в
Через несколько минут какой-то гауптшарфюрер ввел нас в кабинет коменданта лагеря. Окно в кабинете было открыто настежь. Как только я вошел, это сальное зловоние одурманило меня до тошноты. Войдя, я вытянулся и приветствовал начальника лагеря.
Штандартенфюрер сидел за письменным столом. Он небрежно ответил на мое приветствие и указал мне на кресло. Я представился, представил Зецлера и сел. Зецлер сел на стул справа от меня, немножко позади.
– Штурмбанфюрер, - приветливо сказал Кельнер, - я счастлив видеть вас у себя.
Он повернул голову к окну и на минуту застыл в этой позе. Кельнер был блондин, с тонким как на медали профилем, с моноклем в глазу. Для штандартенфюрера он выглядел очень молодо.
– Прежде всего, - заговорил он, продолжая смотреть в окно, - я должен сказать вам несколько слов о порученном мне деле.
Он обернулся, взял со стола золотой портсигар, открыл его и протянул мне. Я взял сигарету, он щелкнул зажигалкой и поднес мне огня. Я наклонился к нему - у него были белые, холеные руки.
– Рейхсфюрер, - сказал Кельнер своим бархатным голосом, - велел мне разыскать все скопления трупов на всем протяжении наших восточных владений. Речь идет, конечно, о трупах гражданского населения... Прошу прощения, вдруг спохватился он, обращаясь к Зецлеру, - я не предложил вам сигарету.
Он снова открыл свой портсигар и, наклонившись над столом, протянул его Зецлеру. Зецлер поблагодарил, и Кельнер вновь щелкнул зажигалкой.
– Итак, - продолжал Кельнер, снова поворачиваясь к окну, - я должен разыскать все общие могилы на востоке, то есть не только те, что появились в результате польской кампании...
– он сделал легкий жест рукой, - ну и последствий ее... но и те, что появились в результате продвижения наших войск в России... Вы, конечно, понимаете: евреи, гражданское население, партизаны, особые операции...
– он снова сделал небрежный жест рукой, - ну и прочее.
Помолчав, не меняя позы, он продолжал:
– Итак, я должен разыскивать могилы, вскрывать их... и уничтожать трупы...
– Он повернулся ко мне лицом и слегка поднял правую руку.
– И уничтожать их, по выражению рейхсфюрера, так основательно, чтобы никто впоследствии не мог узнать количества ликвидированных нами людей...
– Он мило улыбнулся.
– Это был приказ... как бы сказать... довольно трудно
Он посмотрел в окно, и снова мы могли лицезреть его безукоризненный профиль.
– Вы должны понять... Ничего общего с Треблинкой... и с подобными ей лагеришками... Конечно, я иногда тоже применяю газ, но только для того, чтобы иметь под рукой достаточное количество трупов.
Он сделал паузу.
– Я проделал различные опыты. Так, например, я попробовал взрывчатку.
Он снова взглянул в окно и слегка нахмурился.
– О господи!
– вполголоса произнес он.
– Ну и вонь!
Поднявшись, он быстро подошел к окну и закрыл его.
– Извините, пожалуйста, - вежливо проговорил он, возвращаясь на свое место.
Запах не исчезал. Он продолжал стоять в комнате - густой, сальный, тошнотворный.
– Взрывчатка, штурмбанфюрер, - какое разочарование! Тела разрывало на клочья, вот и все. А как избавиться от этих кусков? Ведь это не основательное уничтожение, как того требует рейхсфюрер.
Он приподнял правую руку.
– Короче говоря, осталось одно - сжигать трупы...
"Печи! Как это я не подумал о печах?" - подумал я и вслух произнес:
– Печи, господин штандартенфюрер?
– Разумеется. Но заметьте, штурмбанфюрер, этот способ не всегда подходит. Так, например, если я обнаруживаю трупы в пятидесяти километрах отсюда, в каком-нибудь лесу, само собой разумеется, не могу же я переносить туда свои печи. Пришлось поискать что-то другое...
Он поднялся и приветливо улыбнулся мне.
– И я нашел.
Он сунул портсигар в карман, взял свою фуражку и сказал:
– Прошу вас.
Я встал, Зецлер последовал моему примеру. Кельнер открыл дверь и, пропустив нас вперед, закрыл ее за собой. Затем он снова произнес: "Прошу вас", прошел вперед и сделал знак гауптшарфюреру следовать за нами.
Выйдя во двор, Кельнер сморщил нос, слегка потянул воздух и украдкой взглянул на меня.
– Конечно, - сказал он с усмешкой, - воздух здесь не курортный.
Он пожал плечами и добавил по-французски:
– Que voulez-vous 1!
1 Что поделаешь! (франц.)
Я шел справа от Кельнера. Солнце освещало его лицо - оно было все изрезано морщинами. Кельнеру было по крайней мере лет пятьдесят.
Он остановился перед гаражом и приказал гауптшарфюреру открыть его.
– Грузовик - газовая камера, - сказал он, кладя руку в перчатке на заднее крыло машины.
– Вот видите, выхлопной газ через шланг подается внутрь. Предположим теперь, гестапо арестовало тридцать партизан и любезно предоставило их в мое распоряжение. Грузовик едет за ними, и, когда привозит их, они уже трупы.
– Он улыбнулся.
– Понимаете, мы, так сказать, одним ударом убиваем двух зайцев. Бензин используется одновременно для транспортировки и для отравления. Отсюда... экономия.