Смерть на брудершафт (фильма пятая и шестая) [Странный человек + Гром победы, раздавайся]
Шрифт:
Весь день Зепп выполнял при Страннике обязанности секретаря — всегдашний «письмовник», разбиравший корреспонденцию, третью неделю на Гороховой не показывался, болел. Вероятно, болезнь носила карантинный характер — до момента, когда акции опального чудотворца пойдут вверх.
Они, собственно, уже и пошли. Писем от всякого рода ходатаев и жалобщиков то не было совсем, а теперь снова принесли целую стопку.
— «…Человек это хороший, сирот жалеет, ты дай ему должность какую просит, а я добро попомню», — прочитал Теофельс надиктованное. —
— Давай. — Странник пошевелил губами, поставил закорючку. — Ну, министру отписали, благое дело сделали. Теперя чево?
Зепп взял следующее письмо.
— От фабриканта Зоммера. Просит посодействовать в получении заказа на армейские полушубки.
— Спохватилси. Пошустрее его есть. Вот ему. — Странник показал кукиш.
«Шустрый какой. А кукиша не хошь?» — старательно вывел Зепп. Зачитал.
Согласно кивнув, Григорий подписал.
Получалось, что слухи о «записочках» святого человека, при помощи которых делались и рушились карьеры или заключались миллионные контракты, не такое уж преувеличение. Только корысть от такой протекции у «странного человека» была своеобразная. Мзды он себе не брал, помогал тем, кто сумел ему понравиться. А понравиться этому хитрому, а в то же время удивительно простодушному человеку было нетрудно — майор знал это по собственному опыту.
— Упарилси. Чайку попьем, — сказал Григорий, покончив с фабрикантом. Тут телефон и зазвонил.
Странник так шмякнул подстаканником об стол, что расплескал чай.
— Осподи-Боже, дождалси! — прошептал он, часто крестясь. — Уж не чаял… Не тронь, Марья! Сам возьму.
Он подсеменил к телефонному столику, но дальше действовал с обычной в таких случаях торжественностью. Сначала поставил ногу на табурет, потом подбоченился. Задрал бороду, взял трубку.
— Алё.
— Отче, рычаг покрутить забыли! — кинулась помогать Марья Прокофьевна. — Положите трубку!
Григорий переполошился.
— Ай, ай, напортил всё! Не дождут, бросют!
Но на том конце терпеливо ждали.
— Алё, — снова сказал «странный человек» и после этого минуту или две молчал, только слушал. Его лицо помрачнело, между бровей обозначилась складка.
— Давайтя, шлитя, — проговорил он звучным, уверенным голосом. — Маме — чтоб не убивалася. Передайтя: Бог поможет. Ну и я, грешный, чем смогу.
— Что? Вызывают? — весь подобрался Зепп.
— Сподобил Господь. У малого жар страшенный. Мается. Из дворца машина едет. Собираться надоть. Яблочка моченого возьму мальчонке, он любит.
Но прежде чем собираться, подошел к окну, выглянул из-за шторы и показал крышным сидельцам кукиш.
— Что, Жуковский-енарал, съел? Зуб у тебя мелок Гришку схарчить.
Теофельс тоже остановился у подоконника, но задержался там.
— Закрою от греха.
И задвинул занавески плотно. Раздвинул снова — наверху зацепилось кольцо. Опять сдвинул.
На его манипуляции никто не обращал внимания. Марья помогала Страннику
Полчаса спустя
Полчаса спустя стояли в арке, ждали машину из Царского. Это Зепп предложил: чтоб не терять ни минуты и поскорее попасть к страдающему цесаревичу, спуститься вниз. Попросился проводить до улицы — «странный человек» не противоречил. Готовясь к сеансу исцеления, он сделался молчалив, будто ушел внутрь себя.
Здесь же была Марья, укутывала его шарфом. Странник послушно задирал голову. В руке он держал сверток с мочеными яблоками, под мышкой — обернутую в платок икону.
— Едут! — показал Зепп налево.
От Фонтанки на большой скорости несся черный лаковый автомобиль, клаксоном распугивая с проезжей части пешеходов.
Григорий выглянул из подворотни:
— Не, с дворца не такая авта приезжает, подлиньше энтой.
— Как же другая? У этой, смотрите, герб императорский на дверце.
Лимузин резко остановился у тротуара. Из кабины выскочил круглолицый и усатый камер-лакей в камзоле с золотыми позументами.
— Григорий Ефимович! Скорее! Ждут!
— А Сазоныч игде? — удивился Странник, идя к машине. — За мной завсегда он ездеет.
— Хворает Иван Сазонович. Лихорадка.
— Ну, после своди меня к нему. Ужо вылечу.
В машине на откидных сидели еще двое, в мундирах дворцовой полиции.
— Охранять будетя? Ну-ну.
С кряхтением Григорий важно сел на заднее сиденье. Велел шоферу в кожаном кепи:
— Трогай, милай. Поспешать надоть.
Тот, не ответив, бешено рванул с места — будто от погони.
Марья Прокофьевна крестила удаляющийся автомобиль, ее губы что-то беззвучно шептали.
Вслед бешено мчащемуся «мерседесу» смотрел и Зепп. Из-за этого оба не заметили, как сзади, мягко скрипнув тормозами, остановилось еще одно авто.
— Что Григорий Ефимович, готов? — спросил Марью седоусый старик точно в такой же ливрее, как давешний круглолицый.
— Иван Сазонович? — пролепетала женщина. — Как же это? А кто же тогда…
Она беспомощно показала в сумерки, где еле-еле виднелись задние огни «мерседеса».
— А-а!!! — зарычал-застонал Зепп. — Это измена! Не уберегли!
— Виноват, — удивился камер-лакей. — В каком смысле?
Не поняла весь ужас случившегося и Марья Прокофьевна, хоть вроде и умная женщина.
— Некогда! Уйдут!
Теофельс кинулся к своему «руссобалту», с первого поворота включил мотор. Машина была зверь, даром что с помятым крылом.
Взревела, выпустила облако черного дыма — и погнала вдоль по Гороховой.
Ужасные минуты
— Что, служивые, груститя? — весело молвил Странник. — Чего носы повесили? Теперя все ладно будет.