Смерть на ипподроме

Фрэнсис Дик

Увидев меня, он подошел.

– Значит, вы все-таки здесь!

– А почему бы и нет?

– Хозяин велел вас дожидаться. Он завтракает. Я сразу же доложу ему, что вы приехали. Понимаете, прошел слух, что вы не явитесь.

В раздевалке меня встретил гардеробщик:

– Привет! А я было решил, что вы раздумали выступать.

– Значит, вы все-таки приехали? – заметил и Питер Клуни Тик-Ток спросил:

– Какого черта, где ты пропадал?

– Откуда вы все взяли, что я не приеду?

– Не знаю. Такой слух прошел. Говорят, в четверг ты снова испугался. И вообще решил больше не участвовать, –

Очень интересно! – угрюмо процедил я.

– Не обращай внимания. Главное, – что ты здесь. Я звонил тебе утром, но хозяйка сказала, ты не ночевал. Мне можно будет после скачек взять машину? Я встретил потрясающую девочку, – весело закончил он. – Она тут, и когда все закончится, поедет со мной.

– Машину? Встретимся после у весовой, и я покажу, где она.

– Блеск! Послушай, а ты как, в порядке?

– Еще бы!

– А выглядишь так, будто провел бурную ночь. Ну, во всяком случае, желаю удачи!

Распорядитель заглянул в раздевалку и позвал меня. Джеймс ждал в весовой.

– Где вы были?

– В Лондоне. А что это за слухи, будто я не явлюсь?

– Бог его знает, – пожал он плечами, – Я-то был уверен, что вы нигде не задержитесь. По крайней мере, не сообщив мне об этом, если...

Если не считать того, что я мог до сих пор висеть в пустой кладовой, превращаясь в пожизненного калеку.

Он перевел разговор на скачки:

– Земля все-таки местами тронута морозом, но это нам на руку, Я заверил его, что обошел накануне скаковой круг и знаю, каких мест надо избегать. Он похвалил меня, и было заметно, как ом возбужден. В глазах какая-то не свойственная ему застенчивость, зубы сверкают в полуулыбке. "Предвкушение победы, вот что это такое", – подумал я И не проведи я такие, мягко говоря, напряженные ночь и утро – чувствовал бы то же самое. А сейчас предстоящая скачка не сулила мне радости: если скачешь с ушибами и ссадинами, лучше остановиться. Но все равно я ни за что на свете не уступил бы своего места на Образце.

Да, Джеймс и лорд Тирролд имели право ожидать, что их жокей явится на столь ответственную скачку в самом лучшем физическом состоянии. Но если бы мы обращали внимание на все раны и ссадины, – разглядывал я свои руки в перчатках, – мы слишком много времени проводили бы на трибунах, глядя, как побеждают другие. Не впервой мне обманывать таким образом тренера и владельца и все-таки приходить победителем. Надеюсь, и этот раз – не последний, Я думал насчет Зимнего Кубка. Многое зависит от того, как все пойдет потом. Но, в основном, я собирался стартовать с краю, стойко держаться четвертым и вырваться вперед на последних двухстах метрах. В этих скачках должна принять участие новая ирландская кобыла – Изумрудина. Репутация у нее потрясающая. А ее жокей, хитрый парень, здорово орудовал хлыстом. Как правило, он старался держаться впереди. И, выскользнув с поля стремительным броском, всех обгонять корпусов на десять при повороте к последнему забору. Если Изумрудмна вырвется у последнего забора, – решил я, – Образец должен держаться рядом, а не плестись на четвертом месте. Хотя он и отличный скакун, бессмысленно давать ему такую нагрузку на последней прямой. Обычно жокеи не торчат во время скачки в раздевалке, и гардеробщики удивлялись, почему я не на трибунах. Но, взяв джемпер

и цвета лорда Тирролда, я скрылся в душевой. Наплевать, что подумают гардеробщики. Переодеваться мне необходимо без посторонних глаз, чтобы не видели бинтов.

Первая скачка закончилась, и жокеи стали вваливаться в раздевалку. Я влез в брюки, чулки и сапоги, взял седло и пошел взвеситься на судейских весах. Надо выяснить, сколько свинца Майк должен подложить, чтобы общий вес составлял двенадцать стонов.

– Вы в перчатках? – удивился Майк.

– Да, сегодня холодно. Но для скачки лучше шелковые. Он вытащил из корзины ворох беловатых перчаток и протянул мне пару. Я взвесился на главных весах и отдал свое седло ожидавшему Сиду. Он сказал:

– Хозяин велел, чтобы я оседлал Образца в конюшне и вывел прямо на смотровой круг.

– Вот это правильно! – с чувством отозвался я.

– Два частных детектива и чертовски громогласная собачища сторожили в конюшне всю ночь. И еще один сыщик трясся с нами в лошадином фургоне. Он до сих пор дежурит в деннике у Образца. Вот цирк!

– А лошадь как? – спросил я, улыбаясь, Джеймс с блеском держал свое слово.

– Образец их уделает! – уверенно сказал Сид. – Ирландец и оглянуться не успеет. Все наши парни поставили на Образца. Хотя ребята не в восторге, что на нем скачете вы'. Но я-то видел, как вы в четверг вывернули наизнанку Ботву, и велел им не волноваться.

– Спасибо, – поблагодарил я искренне. Но лишняя гиря легла на чашу ответственности. Время ползло еле-еле. Плечи болели. Чтобы отвлечься хоть немного, я стал представлять себе выражение лица Кемп-Лора, когда он увидит на табло мое имя. Сначала подумает – ошибка. И будет ждать, когда ее исправят. Нескоро начнет понимать, что я и впрямь здесь.

Я подвигал пальцами. Опухоль почти опала, и, несмотря на потрескавшуюся кожу, они снова обрели силу.

Вернулись жокеи, болтая, смеясь, чертыхаясь, дружески и не очень дружески переругиваясь, покрикивая на гардеробщиков, сбрасывая с себя камзолы, – такая привычная шумная товарищеская суета раздевалки.

Но я как будто жил в другом измерении. Медленно проползли еще четверть часа. Наконец распорядитель сунул в раздевалку голову:

– Жокеи, на выход! И поторопитесь!

Я застегнул шлем, взял хлыст и последовал к двери за главным течением. Ощущение нереальности все продолжалось.

Внизу, в паддоке, стояла маленькая группка тренеров и владельцев, закутанных до самых глаз. Обжигающий ветер проникал сквозь оголенные ветки деревьев, окружавших смотровой круг, И у зрителей на трибунах лица были какие-то замученные, одинаковые. Посиневшие носы и глаза слезятся.

На тонком лице лорда Тирролда было то же выражение возбуждения и предвкушения, которое я заметил и у Джеймса, Они оба так уверены, что Образец победит! Как бы их уверенность не поколебала мою.

– Ну, Роб, – лорд Тирролд слишком крепко пожал мне руку, – вот оно!

– Да, сэр, – согласился я, – вот оно!

– Что вы скажете об Изумрудине?

Она шла по смотровому кругу разболтанной походкой, с низко поставленной головой, что так часто свойственно чемпионам.

– Говорят, это вторая Керстин, – сказал Джеймс, имея в виду самую прославленную в стипльчезе кобылу.