Смерть на ипподроме

Фрэнсис Дик

От сверкнул глазами, и лицо исказилось от ярости, ненависти и страха.

Он расстегнул воротничок рубашки и распустил галстук.

Я положил коробку сахару на подоконник.

– Бросьте ей немного сахару. Действуйте, – добавил я, увидев, что он колеблется, – Этот сахар не отравлен.

Он вздернул голову, и я с горечью посмотрел ему прямо в глаза.

– Двадцать восемь лошадей, начиная с Трущобы. Двадцать восемь сонных кляч! И каждая получала перед скачками сахар из ваших рук, Он схватил коробку, рывком открыл ее и рассыпал сахар на сено. Застежка последовала за ним, опустила голову и

начала хрустеть, задыхаясь, он вернулся к окну.

– Тебе это так не пройдет! Ты попадешь в тюрьму! Уж я прослежу, чтобы тебя хорошенько измарали.

– Поберегите дыхание, – оборвал его я, – Я многое собираюсь сказать. И если захотите после этого жаловаться в полицию – пожалуйста.

– Ты попадешь за решетку так быстро, что и опомниться не успеешь! И говори побыстрее, что у тебя там...

– Ну, это займет некоторое время, – медленно выговорил я.

– Ты должен выпустить меня в два тридцать. В пять у меня репетиция, Я улыбнулся.

– Это не случайность, что сегодня пятница. У него отвалилась челюсть.

– Передача.., – начал он.

– Обойдется без вас, – договорил я.

– Но вы не можете.., – закричал он, – не можете этого сделать!

– Почему?

– Это же...Это же телевидение! Миллионы людей ждут мою передачу.

– Значит, миллионы людей будут разочарованы. Он замолчал, пытаясь взять себя в руки. И снова начал:

– Ну ладно.., – Он судорожно вздохнул, – Если вы меня выпустите, чтобы успеть на репетицию, я не стану сообщать в полицию. Забудем об этом.

– Лучше успокойтесь и выслушайте меня. Вам трудно поверить, что я ни в грош не ставлю ваше влияние и ту ложную славу, какую вы приобрели у английской публики. Так же, как и вашу ослепительную алчность. Все это фальшь, фальшь и обман. А под всем этим прячется болезненная зависть, бессилие и злоба. Злоба человеконенавистника. Вы дважды преступник – вы наживаетесь на нас и нас же губите! Но я ни за что не узнал бы этого, не отрави вы двадцать восемь лошадей, на которых я должен был скакать. И не тверди при этом коварно всем и каждому, что я потерял кураж, струсил, что я уже не работник, и меня пора выбросить на свалку, как охапку лежалой соломы. Так что можете потратить этот день на размышления, отчего вы пропустили сегодня свою передачу.

Он стоял неподвижно, с бледным, внезапно вспотевшим лицом.

– Вы так и сделаете?.. – прошептал он.

– Конечно.

– Нет! Нет, вы не можете! Вы же скакали на Образце... Вы должны дать мне провести передачу.

– Больше вы не будете вести никаких передач. Ни сегодня, ни когда-нибудь еще. Я вызвал вас сюда не для того, чтобы свести личные счеты. Хотя, не буду отрицать, в прошлую пятницу я готов был убить вас. Но я вызвал вас ради Арта Мэтьюза и Питера Клуни, и Грэнта Олдфилда. Ради Дэнни Хигса и Ингерсола – ради всех жокеев, которых вам удалось выбить из седла. Всеми способами вы старались, чтобы они потеряли работу. А теперь вы потеряете свою.

Впервые этот краснобай утратил дар речи. Губы шевелились, но он не мог издать ни звука, У него запали глаза, нижняя челюсть отвисла, на щеках образовались впадины. Трудно было узнать в нем прежнего красавчика и сердцееда.

Я вынул из кармана большой конверт, адресованный ему, и просунул сквозь решетку.

– Прочтите!

Он

вытащил бумаги и прочел их дважды. Очень внимательно. По лицу его было видно: он сразу понял, какой это удар. Впадины на щеках стали глубже.

– Это фотокопии. Другие экземпляры разосланы старшине распорядителей, вашему начальству в телекомпании, а также некоторым другим заинтересованным лицам. Они получат все это завтра утром. И уже не станут удивляться, почему вы не явились сегодня на передачу.

Он все еще был не в силах ни слова вымолвить, руки его судорожно тряслись.

Я подал ему сквозь решетку свернутый рисунок -,его портрет, нарисованный Джоан. И это было еще одним ударом.

– Я точно знаю, чем вы занимались. Большое неудобство, когда тебя знают все. Особенно, если совершаешь неблаговидные поступки, вроде установки старого "ягуара" поперек дороги Питеру Клуни.

Он отдернул голову, будто от удара. Но я заметил спокойно:

– Контролер в Челтенхэме нашел вас "хорошенькой". – Я улыбнулся: сейчас он вовсе не был "хорошеньким". – А что касается "ягуара", то можно проследить, откуда он взялся. Нужно только объявить его номер в торговых бюллетенях... Найти его бывшего владельца.., и так далее. Неохота пачкаться, по правде говоря, но возможно вполне. И если понадобится, я это сделаю, – У него забилась жилка на щеке, а я продолжал:

– Большинство гнусных слухов распускали для вас Корин Келлар и Джон Баллертон. Вы знали, что они готовы повторять за вами любую пакость. Но, думаю, вы достаточно знаете Корина – он не из верных друзей. Когда содержание письма, которое он получит утром, дойдет до его умишка предателя, да к тому же он обнаружит, что все вокруг тоже получили такие письма, – уж он-то извергнет самую сокрушительную правду о вас. Например, выдаст вашу подлую роль в самоубийстве Арта Мэтьюза! Уж его-то не остановить! Так что будет только справедливо, если и вы испытаете на себе хоть малую долю тех страданий, которым по вашей злой воле подверглись остальные.

Наконец он заговорил, уже не заботясь о том, какие при этом делает признания.

– Как вы все это узнали? – спросил он недоверчиво. – В прошлую пятницу вы ничего не могли видеть...

– В прошлую пятницу я уже знал все. Знал, на что вы пошли, чтобы уничтожить Питера Клуни. И знал, что даже не боитесь приступа астмы, отравляя моих лошадей. И знал, что моя скачка на Ботве обозлила вас. Может быть, вам небезынтересно будет узнать, что Джеймс Эксминстер неслучайно выбил сахар у вас из рук и раздавил его. Я просил его об этом. И объяснил, какими преступными делами вы занимаетесь. Так что в прошлую пятницу мне не нужно было видеть, чтобы узнать вас... Нет никого другого, кому бы так хотелось вывести меня из строя.

Он издал сдавленный стон и повернулся ко мне спиной, в отчаянии опустив голову на руки. Но мне не было его жаль. Я вошел в дом и снова уселся на сене. Без четверти два. Впереди еще длинный день.

Кемп-Лор пытался звать через окно на помощь, но никто не откликнулся. Потом он снова взялся за дверь , но с той стороны не было ручки. А выломать дверь он тоже не мог она слишком массивна. Застежку шум обеспокоил, и она стала бить копытом об пол. И Кемп-Лор истерически закричал, чтобы я выпустил, выпустил, выпустил его!