Смерть на кончике пера
Шрифт:
Кто попригожее – так тому хоть на рыбалку не ходи. Удочки да снасти на берегу, а парня след простыл.
– И куда ж они все пропадали? Тонули?
– Да нет, никого потом не вылавливали. Сказывают, русалки себе самых красивых выбирали и сманивали. Так что ты учти, богатырь.
– Я не в их вкусе.
– Почем ты знаешь?!
Они еще немного посмеялись, и Андрей взялся за телефон.
На другом конце работал автоответчик, но вместо регтайма или навязчиво-гнусавого «Ждите ответа» повторялось: «Благослови вас Господь», – а потом включились песнопения.
Дозвонился
Борода отдал ему ключи от машины и отпустил восвояси.
«А может, Тамарку с собой взять? Все-таки женский монастырь – она туда пройти сможет, куда меня не пустят».
– Том, привет… Я ведь тебе что-то должен, а? В профессиональном плане? Завтра днем будешь свободна?
– Захочу – буду.
– Захоти со мной завтра в Голубинский монастырь поехать. – Нам туда к часу дня, так что в двенадцать надо встретиться. Ты учти – никаких джинсов с декольте на пузе. Где тебя подобрать?
Погода не подвела – солнце светило, как и все последние дни. Снега в городе не было.
Тамара оказалась на высоте – в широкой темной юбке ниже колен, скромном свитерке под черной курткой, с платком на шее – чтобы потом покрыть голову. Андрей покосился на нее и раз, и два – не узнавал.
– Ну, ты без пяти минут монашка.
– Пусть эти минуты никогда не пройдут.
– Борода рассказывал, что в вашей местности русалки водятся и молодых мужиков в воду утягивают.
– Да, это у нас случается. Учти – весной эта нечисть особенно сильно балует.
– Ну, а у людей что – по-другому?
Пригород с частными домиками закончился, и Андрей вырулил на Рязанское шоссе. Монастырь показался свекольно-красной полоской по верху невысокого, длинного холма.
– Умели же строить предки, а? Как на компьютере вписали в пейзаж.
Стены, по мере приближения, вырастали, приобретали объем, на них обозначались угловые башни и «ласточкины хвостики».
– Ты там была?
– Была. Когда только-только народ выселили, нас на экскурсию возили, классе в девятом. Там стены в некоторых местах три метра шириной.
К храму, точнее, к монастырю вела асфальтированная дорога. Вход преграждали серьезные механические ворота с шестиконечными крестами на каждой створке. Все было по-современному – не выходя из машины, Андрей нажал на кнопку, мужской голос ответил:
– Слушаю вас, добрый день.
– К матушке игуменье из «Крестьянской газеты».
Молчаливые, широкие, как платяные шкафы, мужики в форме провели их через металлоискатель, доставили к одному из зданий внутри ограды. Поодаль стояли беленая церковь, какие-то постройки, каменные и деревянные.
Их подвели к узкой двери с навесом. Тамара накинула платок, умело перекрестилась. Внутри помещение оказалось тесным – строилось по стандартам XV века, Андрею все время приходилось кланяться. На стенах висели небольшие иконки без окладов.
Если бы не арочные оконца с ажурными решетками и образами на стенах, офис игуменьи был бы
Сама матушка оказалась типичной монашенкой – вся в черном, с массивным крестом на груди, круглолицая, свежая на вид, отнюдь не худая. Она приветливо поздоровалась, цепко пробежалась глазами по лицу Андрея, мгновенно оценила Тамару.
– А я решила, что вы будете один. И что вы хотите узнать от меня, товарищи журналисты?
Андрей нажал на кнопку диктофона.
– Вначале общие сведения, а потом, может быть, вы нам расскажете о текущей деятельности.
– Наш монастырь основан еще при Иване Грозном, как место ссылки монахов – которых подозревали в оппозиции церковной реформе, – привычно начала игуменья. – Тогда это был мужской монастырь. Сейчас у нас девятнадцать монахинь, двадцать пять послушниц и несколько трудников, включая мальчиков до четырнадцати лет.
– Трудников? – изумился незнакомому слову Андрей. – Уточните, пожалуйста, что это такое.
– Это те люди, которые пока не готовы принять послушание, но хотят находиться в монастыре. Они здесь живут и работают. Мы, можно сказать, не только культовое, но и благотворительное учреждение. К нам может прийти любая женщина, девушка, девочка и, как я сказала, мальчики до четырнадцати лет.
– И кто идет?
– Люди, ищущие Бога, страждущие, потерявшие надежду, хворые… Легких больных мы лечим, тяжелых принимаем, но только на несколько часов – вызываем врача из горбольницы или скорую. Хотя… Некоторые просят оставить их здесь под собственную ответственность – для исцеления.
– И выздоравливают?
– Часто. – Игуменья улыбнулась по-детски наивно и радостно. – Почти все уходят с улучшением. Ученые говорят – хороший естественный фон. Монастыри и храмы всегда по-умному ставили там, где была благоприятная аура. Я пятнадцать лет в Бауманском преподавала, точные науки…
– А как здесь оказались?
– На то была воля Божья.
– Кто и как может стать монашкой?
– Монахиней, молодой человек… В принципе почти любая женщина, если только она не надеется скрыться от правоохранительных органов, после пяти лет послушания. Приходится выполнять много тяжелой работы с шести утра до девяти вечера, много молиться. У нас послушницы в основном работают на огороде, обихаживают паломников, помогают реставраторам. Есть иконописная мастерская и златошвейный цех.
– А туда можно пройти? – заинтересовалась Тамара.
– Да, можно еще в церковь. В кельи к монахиням – нет. Ничего интересного – быт скудный, монашеский. Идемте.
Они вышли в узенький коридор, прошли застекленной галереей.
– Я вам распечатку дам – история, архитектура, устав. А сейчас пройдем в мастерские.
В большой и светлой горнице за столами работали девушки и женщины, все с забранными под платки волосами. На столах стояли баночки с гуашью, лежали тюбики с маслом и темперой. Рисовали на толстых досках, довольно неуважительно вертя их на столе.