Смерть на кончике пера
Шрифт:
Хозяйка пропустила его из прихожей в светлую комнату.
– Не удивляетесь? – Обвела вокруг рукой: – Ведь евроремонт.
Действительно, стены были покрыты жидкими, светло-абрикосового цвета обоями, вместо деревянной рамы стоял приличный стеклопакет. На этом фоне старомодная мебель выглядела чуть несуразно.
– Гражданке Малининой всем обязана. Чаю попьете, Андрей?
– Да, спасибо. А как гражданка М. это организовала?
– Уж не по доброй воле. Одно время, как нам телефоны установили, она повадилась… Да вы присаживайтесь.
Андрей
– Катерина Васильевна приноровилась – то ко мне скорую помощь вызовет, то милицию… Потом хихикала, участковому глазки строила – мол, люди шуток не понимают. Когда он пригрозил у нее телефон снять, за объявления принялась. Увидит, фирма с выездом на дом ремонт холодильников производит, и вызовет их ко мне. Один раз аквариум привезли устанавливать – на полкомнаты – хоть купайся.
– Да, фантазия неисчерпаемая. Теперь, значит, соседка на эпистолярный жанр переключилась. По какой причине?
– Да вот, после ремонта, – хозяйка хитро улыбнулась, – и переключилась.
Она разлила чай по чашкам, присела у столика.
– Вызвала по телефону агента из ремонтной фирмы. Я опешила, когда они на пороге появились, со светом, с камерами… Я ведь у них тысячной клиенткой оказалась, юбилейной. Я протестовать пыталась, а они за три дня все сделали, пока я в пансионате отдыхала – и все за счет фирмы. По кабельному телевидению меня показывали, в газетах писали. Рекламная акция.
– Представляю, каково самочувствие гражданки М.! – легкомысленно хмыкнул Андрей.
– Представляете? – покачала головой Клавдия Филипповна. – Вряд ли. Ей от этого плохо с сердцем сделалось, она попыталась скорую вызвать, но они этот адрес знали, приезжать не захотели, мол, опять хулиганский вызов. Чуть не померла!..
– А почему она именно на вас ополчилась?
– А больше не на кого. Над ней – никого. Сосед по лестничной клетке – старичок, он большей частью на даче. Другой сосед – офицер-отставник, она его боится. Да у нее такое всю жизнь творится. Наши семьи соседями были, через дом жили, в Озерках – за городом, как в Москву ехать. Я-то помоложе, помню, как она в первый раз замуж выходила. Красивая была, ее люди русалкой звали, за светлые волосы… Только муж у нее через полтора года зачах, непонятно от чего. Перед войной опять замуж вышла – недолго горевала, родила. Муж с войны вернулся. Но долго не прожил – умер от сердца. На фронте четыре года без ранений, а тут… От пули немецкой ушел, а от жены родной через год помер. Я и не знаю, в который раз она вдовая – в четвертый, в пятый. Ее народ за глаза стал «черной вдовой» да «паучихой» звать, а она – смеется: «Бог дал – Бог взял, другого найду»… Вы к ней пойдете?
– А как же.
– Долго не сидите, а то захвораете.
– Я думаю, мне это не грозит, – усмехнулся Андрей. – А у нее кто-то еще есть, родные, внуки?
– Сын из-за нее тоже раза три женился. Она его сама разводила… Капала на мозги, пока он не уходил от жены. Была еще внучка, но куда-то делась. Сами спросите.
…Восьмидесятилетняя
В щелку, перетянутую цепочкой, на Андрея глянули выцветшие, с красными прожилками зеленоватые глаза. Андрей показал удостоверение и письмо, еще раз повторил, что из газеты.
– Долго шли, – прошипела гражданка М., пропуская его в квартиру.
В коридоре было надсадно-душно, откровенно воняло старухой.
– Письмо пришло вчера. Сегодня я у вас, – терпеливо объяснил Андрей. – Все достаточно оперативно.
Гражданка М. провела его в комнату, застеленную разлохматившимися, домашнего тканья половиками, усадила на протертый стул, посреди комнаты перед окном, в которое заглядывало солнце.
Андрей почувствовал себя как на допросе в гестапо.
Почти напротив него стояло некое сооружение вроде комода, покрытое вязаной скатеркой. На нем красовалось несколько фотографий, старых, черно-белых, одиночных и групповых, причем, как заметил Андрей, больше мужских.
«Коллекция Дианы-охотницы», – усмехнулся про себя.
Из более или менее новых фото было только одно, цветное, – молоденькая девушка, школьница, с типично славянскими чертами лица и длинными светлыми волосами, – должно быть, внучка.
– Ну и что вы мне скажете, молодой человек? – проскрипела М., тяжело опускаясь в кресло.
– Я хотел вас послушать.
– Там все написано – соседка меня со свету сжить хочет. – М. скривила бесцветные губы. – Я ее еще девчонкой помню, она всегда хулиганкой была.
– Ваша соседка, насколько мне известно, имеет правительственные награды за доблестный труд на благо Родины и персональную пенсию…
Старуха заерзала, глянула куда-то в сторону.
– Они меня ненавидят! Все!
– За что, Екатерина Васильевна?
– За то, что я красивая была!
– Ну, женщина вы, безусловно, до сих пор очень интересная, но не думаю, что это повод для особой ненависти.
Наверное, сказано это было естественно: старуха вдруг как-то подобралась, горделиво закинула голову и, наконец, чуть улыбнулась.
– Что? Стара уже?
– Ну что вы… Вам сколько лет, извините за нескромность, Екатерина Васильевна?
– Восемьдесят пять.
– Выглядите вы на шестьдесят с небольшим. Вы бы лучше рассказали мне о своей жизни. У такой интересной женщины и жизнь должна быть яркая. Вот фотографии…
Старуха тяжело поднялась, подошла к комоду, взяла в руки желтовато-коричневую карточку в деревянной рамке.
– Это мой первый муж, он еще до войны умер, это второй муж, сын у нас есть, Аркадий. Только вы не подумайте, что я какая гулящая… Я красивая была очень, парни от меня с ума сходили, но я со всеми своими мужьями по любви жила и была расписана.
Она поставила на комод последнюю рамку и поглядела на Андрея.
– Вам Клавка, поди, рассказала, что меня в Озерках паучихой звали?