Смерть на перекрестке
Шрифт:
В утреннем воздухе раскатился звенящий смешок князя.
Отсмеявшись, Манасэ произнес с улыбкой:
— Какой вы умница, дорогой мой! Право, с вами не соскучишься, это уж ясно. И что же? Нашли что-нибудь интересное?
— Увы. Единственным человеком в селении, прихватившим с собой лук, оказался ваш судья.
Манасэ наконец-то обернулся. Более того, одарил Кадзэ изумленным взглядом, казавшимся еще более недоуменным из-за высоко, по-женски наведенных тушью бровей.
— Вы что же, считаете, что странствующего
— Утверждать не стану. Потому что стрелы судьи ничем не напоминали ту, что торчала в спине несчастного с перекрестка. У той и древко темное было, и оперение необычное, дорогостоящее — из лучших перьев серого гуся, не как-нибудь! Стрелы судьи в сравнении со стрелой с перекрестка — грубая, дешевая поделка. Может, беднягу и верно убили здешние бандиты, да спугнул их кто-то, не дал тело обобрать? Только одно не дает мне покоя: зачем, спрашивается, им было в этом случае мучиться, тащить труп аж до самого перекрестка?
— Стало быть, теперь вы полагаете, что купца убили все-таки бандиты?
— Возможно. Только купцом он не был.
— Что-о?!
— Убитый был самураем, князь!
Это прозвучало, ровно гром среди ясного неба. Убийство самурая почиталось преступлением куда более серьезным, чем убийство какого-то купца. Торговцы, сколь угодно богатые, принадлежали тем не менее к одному из низших сословий. Собственно говоря, ниже их по социальной лестнице стояли только «эта» — неприкасаемые, занимавшиеся грязными, отвратительными промыслами вроде убоя животных, скобления кож или уборки отхожих мест.
— Что заставляет вас думать, что он был самураем? — Голос Манасэ звучал резко и серьезно, без тени кокетства.
— Пояс. Пояс у него был повязан под два меча, такое ни с чем не спутаешь. Я указал на это обстоятельство вашему судье, но болван то ли не понял, о чем я толкую, то ли отказался принять во внимание очевидное.
— Но вы — сами вы — уверены?
— Уверен, князь. Очень свободно повязан был пояс. В самый раз, чтоб два меча за него заткнуть.
— Да как же так? Мне говорили, убитый всей внешностью своей напоминал торговца…
— Правда? Я, например, тоже не брею ни лоб, ни темя. Не люблю. Не кажется ли вам, что, не носи я при себе катану, и меня легко было бы принять за паломника или торговца? — усмехнулся Кадзэ.
По традиции самураи часть волос на голове сбривали — кто на лбу, кто на темени. Молодежь, особенно любители пофорсить, ограничивалась пробритыми на лбу углами. Прочие волосы отпускали очень длинными, смазывали ароматическим жиром и укладывали в пучок на макушке. Но Кадзэ, следуя новой, чисто ронинской моде, ни лба, ни темени, и верно, не брил — просто стягивал шнуром волосы в тугой высокий хвост. Во-первых, неохота было по цирюльникам таскаться, а во-вторых — и денег таких не напасешься.
Манасэ призадумался. Пропел негромко, словно думая
— Все интереснее и интереснее. Убит, значит, самурай. А в убийстве вы изволите подозревать не кого-нибудь, а моего же судью!
— Вовсе нет, князь. Я пока и сам не знаю, кто убийца. С тем же успехом это могли быть и бандиты.
— Вы, верно, шутите? Бандиты не стали бы нападать на благороднорожденного самурая!
— Отчего же? На меня, к примеру, очень даже напали.
— Что-о?! Как и где?!
— Да совсем недавно. Я шел в направлении деревни Хигаши. На дороге на меня напали трое разбойников.
— Каким именно образом?
— Двое устроили засаду и попытались меня ограбить, ну а третий — тот подбирался сзади, надеясь поразить меня в спину. Человеку с перекрестка ведь тоже в спину выстрелили. Я и размышляю — может, с ним вольные молодцы применили тот же прием, что и со мной, только более удачно?
— Ничего не понимаю. Как вам удалось сбежать от этих бандитов, друг мой?
— Никак. Я не бежал. Двоих убил, а третий совсем мальчишкой оказался. Пожалел я его, позволил удрать.
— Так вы убили двоих бандитов?!
— Убил. И схоронил у обочины дороги. Говорили мне, что таков обычай здесь, у вас в провинции.
Манасэ вынул из рукава веер и принялся нервно обмахиваться.
— Ах, — простонал он, — это уж слишком, мне не вынести этого кошмара! Но раз уж убитый оказался самураем — что ж, делать нечего. Придется более тщательно разобраться, при каких обстоятельствах и от чьей руки принял он гибель. Вы, к примеру, сумеете узнать, кто убийца — судья или все-таки бандиты?
— Постараюсь побольше узнать о бандитах. Главное — пользуются ли они, выходя на промысел, луками.
Манасэ резко захлопнул веер. Сказал — уже совершенно спокойно:
— Прошу вас, продолжайте ваше расследование, благородный господин Мацуяма. Меня нельзя назвать ни жестоким чудовищем, ни глупцом, лишенным здравого смысла. Если вы сумеете предоставить мне весомые доказательства того, что незнакомца с перекрестка убил кто-то другой, столь дорогой вашему сердцу угольщик, разумеется, казнен не будет. Но пока суд да дело… подержу-ка я его здесь, в замке. Пусть наслаждается княжеским гостеприимством!
— Не соблаговолите ли посодействовать мне, князь, — дать людей, чтоб они помогли искать лагерь разбойников? — спросил Кадзэ. — Так выйдет гораздо быстрее, уверяю вас!
— Отчего бы и нет? — ответствовал Манасэ. — Нынче же прикажу судье, чтоб выделил для вас вооруженный отряд.
— И это у вас называется войсками?!
Кадзэ смотрел — и глазам своим не верил. Только головой качал в недоумении, озирая убогое местное ополчение. Он-то, дурак, надеялся профессиональных воинов получить. А тут?! Кое-как вооруженная горстка крестьян!