Смерть по вызову
Шрифт:
Романов раскрыл рот, чтобы сказать добрые, идущие от сердца слова, но тут увидел, что задранный фартук девочки полон вовсе не желудей, а стреляных гильз. «Если тут лежал гильзы, рядом могут оказаться плохие дяди с оружием, – сказал Романов. – Лучше уходи домой. Кстати, зачем тебе гильзы?» «Вот, сами настреляют, а потом спрашивают», – девочка надула розовые губки, кажется, собираясь заплакать. «Еще спрашивают», – повторила она и действительно заплакала, но как-то тяжело, по-взрослому, со всхлипами и стонами. Край фартука выпал из руки, гильзы разлетелись по сторонам, потерялись в сухих листьях и траве. Девочка плакала, утопив
«Не плачь», – он присел на корточки, погладил ребенка по плечу. «Не плачь, я тебе денежку дам», – сказал он. Девочка всхлипнула, подняла голову. Но Романов увидел перед собой не детскую мордашку. Он увидел вместо лица кровавый обрубок размером с кулак. Кровавый обрубок без нижней челюсти, без зубов и носа. Круглые белые глаза, полные нечеловеческой боли, горели ненавистью и злобой. Романов закричал от неожиданности и очнулся, вытер с лица талый снег и испарину. Если уж девочки кровавые видятся, то уж точно сдохну, скоро уж сдохну, – решил он. Подняв голову, Романов убедился, что полулежит в кровавой луже. Зато кровь из бедра, плотно перетянутого галстуком, почти не сочилась. Романов застонал от боли, от собственного бессилия, снова опустил голову. А снег, густой мокрый снег, все падал и падал. Стало совсем тихо. Лишь Воронин громко сопел где-то рядом. И лаяла собака. Этот собачий лай все приближался, становился все отчетливее, все злее.
Светлана Петровна, на поспевавшая за сторожем Звонаревым, бежала по дороге, что было сил, увязая босыми ногами в вязком месиве из земли и снега. Она несколько раз падала, перепачкав в грязи руки, грудь и даже лицо, вставала, хотя, казалось, сил для того, чтобы подняться, уже не осталось, снова бежала вдогонку за Звонаревым. Впереди сторожа мчался Рекс, готовый броситься на противника и выгрызть тому горло. «Фас, фас их», – кричал Звонарев. Он кричал ещё что-то, но Светлана Петровна не могла разобрать слов.
В очередной раз поскользнувшись в дорожной колее, она сообразила, что легче бежать по снежной обочине, хоть в черную жижу не упадешь лицом. Наконец, она увидела метрах в двадцати от себя прямую спину сторожа. Собака пропала из вида уже давно. Звонарев стоял посередине дороги и, переломив ружье, загонял патроны в патронник. «Тьфу, он даже свою пукалку не зарядил», – Светлана Петровна была готова наброситься с кулаками на бестолкового сторожа, но вместо этого, она остановилась, замерла на месте, услышав несколько выстрелов, пронзительный лай и визг подстреленного Рекса, ещё два выстрела, ещё три. Собака перестала лаять и визжать.
Светлана Петровна соображала, бежать ли дальше, к уже близким машинам или пока постоять здесь, на обочине. Она наблюдала, как Звонарев поднял ружье, плотно упер приклад в плечо и долго целился. Сторож выстрелил сперва из одного, потом из другого ствола. Он опустил ружье, переломил его надвое, выбросил под ноги стреляные гильзы и полез в карман брюк за патронами.
Кто– то кричал с обочины, от автомобилей Светлане Петровне показалось, что она узнала голос Воронина. Тугой на ухо Звонарев продолжал вставлять патроны в патронник, а, зарядив ружье, начал ловить на мушку видимую ему одному цель.
– Не стреляйте, – крикнул с обочины Воронин. – Не стреляйте же, мать вашу.
Сторож
В голове били колокола, крупно дрожавшие руки вытирали с глаз влагу. Светлана Петровна лунатической походкой дошагала до тела Звонарева, опустилась на корточки, повернула к себе голову сторожа с большой черной дыркой над правым глазом, снова поднялась на ноги и побрела дальше. На дороге ей попалась собака, почти утонувшая грудью и мордой в глубокой колее. Рядом с собакой лежал, подобрав ноги к животу, незнакомый мужчина в серо-зеленой камуфляжной форме. Светлана Петровна снова выбралась на обочину, сделала несколько шагов вперед, увидела перед собой разорванную пулей шапку, показалось, шапку мужа. Теперь она закричала в голос. Она смотрела на расстрелянные машины, размазывая по лицу грязь. Там, в «Вольво» должен лежать Юра…
– Эй, черт побери, я здесь, – Романов смотрел снизу вверх из кювета на жену, маячившую на дороге, как бесплотная тень. – Иди сюда.
Романов видел, как Светлана Петровна, услышав его голос, оступаясь и припадая на одну ногу, стала спускаться вниз, к нему. Романову стало легче, отступила боль и смертная тоска неопределенности. Он понял, что выжил, спасся самым чудесным образом. Голова кружилась от слабости, белый, такой прекрасный снежный мир, похожий на балетную декорацию, плыл перед глазами. Романов испугался, что снова потеряет сознание и там, глядишь, умрет в беспамятстве. Он сжал слабые пальцы, стараясь остаться в этом реальном мире. Он понял, что Светлана Петровна сидит рядом с ним, подложив ладонь под его голову, другой рукой гладит мужа по лбу и щекам.
– Кажется, помираю я, – сказал Воронин откуда-то издалека. – Кажись, сердце лопнуло. Жену со вчерашнего не видел. Записку ей оставил. Чтобы не волновалась. А меня вот убили. Вот и убили меня.
– Потерпите, – Светлана Петрова повернула голову к Воронину. – Пожалуйста, потерпите. Все обойдется. Все будет хорошо
– Сейчас умру, – сказал Воронин. – Мне в сердце попали. И в живот. Сейчас вот умру. Все, сейчас умру.
Светлана Петровна гладила Романова по мокрым волосам, приговаривая: «Потерпи, приедет „скорая“. Вот-вот врачи приедут». Она сидела на снегу, плакала и терзалась вопросом: догадался ли хоть кто-то из соседей эту «скорую» вызвать.
– Не плачь, мне и так худо, – сказал Романов. – Теперь я не умру.
И вправду, стало легче, мир перестал вертеться перед глазами, подул ветер, отгоняя прочь тяжелые снежные тучи. Романов поднял голову, посмотрел на Воронина.
– Он смотрит на меня, – сказал Романов.
– Он никуда не смотрит, он умер, – Светлана Петровна сдернула с себя испачканную грязью спортивную куртку, оставшись в одной майке с короткими рукавами. Свернув куртку вдвое, сунула её под голову мужа.
– Пожалуйста, закрой ему глаза, – попросил Романов. – Он смотрит на меня