Смерть под аплодисменты
Шрифт:
– Где нам лучше переговорить? – спросил Дронго.
– В соседнем здании есть небольшой ресторан, – предложила Рогаткина, – мы можем пройти туда.
– Прекрасно, – кивнул Дронго, – я продюсер Дронов, а мой друг – известный режиссер Эдгар Вейдеманис.
– Я про вас слышала, – ответила Рогаткина.
– Не сомневаюсь, – согласился Дронго, сдерживая улыбку, – он очень известный режиссер.
– Он похож на режиссера, – кивнула Рогаткина, – а вы совсем не похожи на продюсера. Скорее на босса мафии. С вашими плечами и ростом… Хотя, наверное, идеальный продюсер – это тоже босс мафии?
– Так меня еще никто не называл, – рассмеялся
Они вышли из театра, прошли к соседнему зданию. В ресторане было много гостей, но для них нашли небольшой столик в углу. Рогаткина здоровалась почти со всеми; было заметно, что она была здесь завсегдатаем. Ей нравилось, что на них обращали внимание. Пусть все видят, что она появилась здесь с известными продюсером и режиссером, решила Рогаткина. Во-первых, пойдут сплетни, что совсем неплохо, во-вторых, можно получить новую роль, что просто замечательно. И, наконец, в-третьих, ей просто приятно появляться в этом ресторане вместе с двумя элегантными мужчинами среднего возраста. Это лучше, чем с актерами, которые всегда краснеют и бледнеют, когда им приносят счет за выпитое вино. Она обратила внимание, что гости заказали самый дорогой коньяк, который был в меню. Это обрадовало ее еще больше. Откуда этой дурочке было знать, что эксперт по вопросам преступности, юрист и психолог Дронго сумел просчитать все мотивы ее поступков и ее поведения почти сразу, как только увидел ее, составив законченный психологический портрет этой современной молодой женщины.
– У вас уже есть готовый сценарий? – уточнила Светлана, когда они сделали заказ, попросив принести бутылку коньяка и фрукты.
– Да. И там есть роль молодой женщины, которая будет в центре действия. Такой вариант современной Маты Хари, – пояснил Дронго.
– Что я должна играть? Певицу? – уточнила Рогаткина. – Кем была это ваша Мата Хари? Турчанка? Или это румынское имя?
Вейдеманис поднял глаза к небу. Невежественность молодых актеров его просто убивала. Рогаткина никогда не слышала про Мату Хари…
– Это не румынское имя, – вздохнул Эдгар.
– Тогда кого я должна буду играть? Молодую стерву? Я уже три или четыре раза сыграла именно такую роль.
– Не совсем, – ответил Дронго. – В фильме вы будете известной журналисткой, немного разведчицей, немного куртизанкой, немного актрисой. Всего понемногу.
– Прекрасная роль, – обрадовалась Светлана, – как раз для меня.
– Вы ведь сыграли Офелию в «Гамлете», – уточнил Дронго.
– Да, в постановке самого Эйхвальда, – гордо ответила Рогаткина, – он лично утвердил меня на эту роль. Хотя были и другие претендентки.
– Он великий режиссер, – убежденно произнес Дронго, – он сделал правильный выбор.
Рогаткина улыбнулась. Она не станет говорить гостям, что на роль Офелии назначили сразу двух актрис: ее и Елену Невзорову. Если Невзорова играла в четырех спектаклях, то пятый давали сыграть Рогаткиной. При этом каждый раз несчастный Эйхвальд хватался за сердце, ведь Светлана явно переигрывала в сцене сумасшествия. Одним словом, играла почти всегда Невзорова, а числились в спектакле обе актрисы. Но в тот роковой вечер, когда в зале появился сам министр культуры, Эйхвальду пришлось согласиться на участие в спектакле Рогаткиной, хотя была вызвана Невзорова. Но Рогаткина появилась утром в театре и сразу прошла в кабинет главного режиссера. Никто не знает, о чем они там говорили, но некоторые злостные сплетники убеждали, что оттуда слышались стоны стареющего режиссера. И Светлана вышла оттуда
– У меня есть и другие роли в нашем театре, в постановках Эйхвальда, – сообщила Рогаткина.
– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго. – А какие у вас были отношения с погибшим Зайделем? Говорят, что он погиб прямо на сцене?
– Да. Но меня уже там не было. Он был просто замечательным актером. Все так говорят. Нужно было видеть, как он играл, как переживал… Просто жил на сцене. И умер тоже на сцене.
– Мы читали, что это был несчастный случай.
– Да, конечно. Марат случайно взял другую рапиру. Там ее кто-то поменял или она упала со шкафа, я точно не знаю. Но сначала они с Федором поцарапали друг друга, а затем и ударили Зайделя.
– Кто такой Федор? – решил вести игру до конца Дронго.
– Наш актер. Федя Шунков. Он играл Лаэрта, по пьесе – моего брата, а Марат Морозов играл Гамлета. Они сначала друг друга поцарапали, но ничего не сказали. А потом уже Марат ударил этой рапирой Зайделя.
Официант принес бутылку коньяка и большие пузатые бокалы. Они выпили первый бокал за ее будущие успехи. Коньяк был превосходным. На стол поставили блюдо со свежими нарезанными фруктами и лимонами. Светлана улыбнулась. Дронго еще раз поднял бокал.
– За наше знакомство!
Мужчины почти не пили, а она выпила уже второй бокал на голодный желудок. Ей было хорошо в этом знакомом месте с этими мужчинами, от которых так приятно пахло дорогим парфюмом.
– А почему они ничего не сказали? – спросил Дронго. – Нужно было остановить спектакль и поменять рапиры.
– Что вы такое говорите, – даже испугалась Светлана, – разве можно останавливать спектакль? И в зале был министр культуры… Нет, так нельзя. Никто не думал, что рапира будет такой острой. А еще эти двое не очень любят друг друга.
– Почему?
– Они у нас главные герои-любовники, если не считать покойного Зайделя. Тот, конечно, мог дать им сто очков вперед. И как мужчина, и как актер, – доверительно сообщила Рогаткина, чуть понизив голос. – А эти два – словно молодые петушки. Суетятся, сами не понимают чего хотят. И еще воевали за внимание нашей примы – Ольги Сигизмундовны Штрайниш-Шаховой. Здесь Федя добился больших успехов. Для Марата она слишком своевольная, он уже привык, чтобы ему все на шею бросались. Но они оба как мужики и в подметки не годятся погибшему Зайделю, – продолжала откровенничать Светлана, даже не понимая, что невольно выдает себя этим замечанием.
– За нашу будущую совместную работу, – провозгласил третий тост Дронго, и она выпила больше половины бокала. Мужчины только пригубили. Светлана подвинула к себе чистую тарелку, переложив на нее часть нарезанных фруктов.
– А может, кто-то подменил рапиру? Наверное, Зайделя не все любили в театре?
– Ему все завидовали, – вздохнула Светлана, – он ведь был ведущий актер. Наш Семен Ильич, это Бурдун, он прямо трясся от злобы, когда видел Натана Леонидовича. Трясся от зависти и ненависти. И Шахова его не любила. Хотя была его первой женой и матерью его сына. Честное слово. Многие об этом даже не знают.