Смерть под занавес
Шрифт:
Женщин сюда никогда не приводили, это был их заветный мужской мир. Что-то вроде Английского клуба. Впоследствии судьба разметала многих по белу свету.
Красивый Гарик Алуфьян, за которым бегали все девчонки в классе, в конце восьмидесятых эмигрировал в Америку. Там первое время он держал небольшой трактирчик на Брайтон-Бич, где выступали Шуфутинский и Люба Успенская. Потом, когда ресторанный бизнес развернулся и появились конкуренты, Гарик оставил питейное заведение и переключился на торговлю автомобильными запчастями. Последней весточкой от него был рассказ, что он удачно женился на своей очень дальней родственнице и открыл собственный зубной
Виктор Молодцов, в отличие от Гарика, закончил хуже - он работал в морге. Работа там была доходной, но... Короче, друзей у него резко поубавилось.
Николай Куценко торговал газетами на Курском вокзале. Такого самоотречения требовали семейные заботы: жена, дети, больная теща с вечной повязкой на голове. Алексей, правда, сильно подозревал, что теща друга очень умело симулировала свои хвори, чтобы заставить Колю больше работать на семью и ее лекарства. Однажды он сам был свидетелем, как в трамвае теща Куценко с жаром вступила в перепалку с каким-то пьяненьким мужиком, который загородил ей выход, а потом с силой двинула локтем высоченного парня. Так что ни о каких серьезных недугах и хворях речь, по-видимому, не шла.
Боря Портман уехал в Израиль. Правда, сначала ему пришлось хлебнуть эмигрантского лиха. Он жил на какое-то скудное пособие, потом вкалывал в кибуце и только через четыре года устроился работать учителем математики.
Кто там еще? Такая короткая стала память! Ах, да, Ринат Басыров! Исполнилась его заветная мечта - стал художником. Но художник он был никакой, поэтому картины его не раскупались, на презентации никто не приглашал и галерейщики выставок не устраивали. Говорят, он сильно пил и подрабатывал тем, что разгружал вагоны.
Ну, и остался Валя Старостин, к которому он сейчас шел. Валя был талантливым психиатром, кандидатом наук, публиковавшим свои работы в известных медицинских журналах и сборниках. Он даже выступал за границей на международных конгрессах.
Ему удалось также сделать пируэт высшего класса - получить грант Сороса под свой проект - маленькую лабораторию, где он проводил исследования и эксперименты. Лаборатория эта размещалась в здании одной городской больницы, куда и направлялся Алексей. Он виделся с Валей редко, но оба испытывали друг к другу прочную симпатию. Валя недавно женился на своей аспирантке и с нетерпением ждал появления на свет первенца.
– Сюда.
– Из окна первого этажа высунулась чья-то рука.
– Мы переехали, - послышался Валькин голос.
– Первый этаж, по коридору направо, там моя "лаба".
Стукнувшись о низкую притолоку, Алексей распрямился и попал в крепкие объятия друга.
– Привет, привет, - Валя был, как всегда, взъерошен, и вид имел такой, словно его разбудили ночью и сообщили, что его лотерейный билет выиграл. "Накануне открытия", - подумал Алексей.
– Садись, только не туда, там подопытные крысы.
– Алексей живо перешел в другой угол лаборатории.
– Сейчас чайку соорудим
Пухленькая блондинка вынырнула из соседней комнаты и вопросительно посмотрела на Алексея.
– Мой старый приятель, Алексей Ярин, гроза крупных жуликов и убийц, прошу любить и жаловать. Света, перспективная студентка, проходит у меня практику.
– Света была не в халате, а в малюсенькой мини-юбке и прозрачной кофте.
– Давай, Светуль, побыстрее сбегай в магазин, вот стольник.
– Я тоже дам, - Алексей полез в портмоне.
– Ни-ни, угощаю я, я же теперь не бедный, старина Сорос помогает. Валя располнел, его лицо непривычно лоснилось.
– Уф, жарко! Окно, что ли, открыть?
– Он протер ватой лицо.
Одним из самых популярных слов постреформенной России стало "Сорос". Сорос вполне подтверждал бессмертные слова Остапа Бендера "заграница нам поможет". При имени американского миллиардера у российской интеллигенции обычно начинали дрожать руки и увлажняться глаза. Дрожь рук происходила от предвкушения "ну очень больших денег", а слезы наворачивались на глаза от сентиментальности, от того, что о них вспомнили. О несчастных российских интеллигентах, вот уже которое столетие сеющих "разумное, доброе, вечное". Правда, один ядовитый публицист съехидничал, что все эти интеллигенты только и делали, что разбрасывали "иррациональное, злое, скоротечное". Но на него никто не обратил внимания. Не дал Сорос, вот и злится человек, все понятно.
На Сороса молились, его боготворили. Он стал новой религией, вроде марксизма-ленинизма наших дней. Получить грант, стипендию или звание соросовского профессора было необычайно модно, престижно и популярно.
– Да... Сорос, - протянул Алексей.
– Как ты? Еще не женился?
– Пока нет.
– А кто-нибудь есть?
– Валька ткнул его в бок.
– Как сказать, - растерялся Алексей, вспомнив тоненькую Маришу из аналитического отдела. Он часто сталкивался с ней в коридорах агентства, она поила его чаем и угощала домашними пирожками. Но пригласить Маришу в театр, на шумную кинопремьеру или предложить прогулку по Москве - он пока не решался.
– А у меня сейчас Светка эта. Горячая девчонка.
– Как - Светка? Ты же женился!
– Слушай, ты даже не представляешь, какая оказия произошла со мной. Ты же меня знаешь, я всю жизнь был таким стеснительным, подойти к девушке боялся. Я еще так переживал из-за этого.
– Помню.
– В памяти всплыло, как все они наперебой давали Вальке дурацкие советы, как познакомиться на улице, в библиотеке, в метро. А Гарик так и вовсе лично привел к Вале подругу сестры, правда, чем у них там дело кончилось, Алексей не знал...
– Так вот сейчас как будто вторая молодость поперла, точнее - первая, ведь я никогда особенно и не гулял. Даже женился - кому сказать - в сорок лет. А тут что-то стряслось. Потянуло. И Светка - не одна. Еще есть Людмила Евгеньевна, разведенка, сорок пять лет. Ну женщина... просто ураган.
– Да...
– Алексей не находил слов.
– Ладно, пока Светка по магазинам ходит, выкладывай, что там у тебя.
– Понимаешь, дело такое, непонятное. Ко мне в руки попал один документ - дневник. Что-то меня настораживает в нем. Ты не мог бы по своей части просмотреть его и охарактеризовать личность этого человека. К сожалению, он уже мертв, поэтому расспросить его мы ни о чем не можем.