Смерть президента
Шрифт:
— Ха! — выкрикнул Пыёлдин, одним этим возгласом снимая все упреки. — Ха! Мой лучший друг, подельник, сокамерник и собутыльник, присутствующий здесь Ванька Цернциц только что заверил меня, что выход есть, и он лично готов посодействовать.
— Какой, Каша? — с безнадежностью в голосе спросил Хмырь.
— Амнистия.
— По случаю приближающегося конца света?
— Тьфу на тебя, Хмырюга вонючий! — в сердцах сплюнул Пыёлдин. — Я вас до сих пор хоть раз подвел? Спрашиваю — подвел, пидор ты позорный?!
— Мы слушаем тебя, Каша, — негромко проговорил
— Повторяю — амнистия. Только при полной и безоговорочной капитуляции… нет, при полной и безоговорочной амнистии, подписанной президентом, утвержденной Думой, опубликованной в газетах, одобренной международным сообществом, мы соглашаемся отпустить заложников целыми и невредимыми. Амнистия должна быть объявлена всем и навсегда. Чтобы мы вышли отсюда через парадные двери, с высоко поднятыми головами, с туго набитыми карманами и с улыбкой на устах. Иначе перестреляем всех до одного. Постепенно. Каждое утро плотно набитый лифт будем отправлять на первый этаж.
— Красиво, — проговорил Козел все с той же унылостью в голосе. — Мне нравится. Только вот президент…
— Он слабак! — перебил Козла Пыёлдин. — Он такой слабак, что только плюнь в его сторону, и он завалится.
— А если будет трезвый? — спросил Хмырь.
— Что? — спросил Пыёлдин и, не выдержав, расхохотался. — Президент трезвый? Ты что, совсем умом тронулся? Идут выборы, понял?! Выборы близятся, мать их за ногу! Президент пойдет на все, чтобы сохранить жизни всей этой шелупони, которая томится в зале на бархатных креслах! Он не только нам подпишет амнистию, он готов выпустить на волю всех зэков до одного, чтобы только остаться еще на один срок.
— А для меня каждый срок — горе горькое, — простонал Козел. — Я очень переживаю…
— А для него каждый срок — счастье и наслаждение! Чтобы показаться гуманным, чтобы набрать побольше голосов, он выпустит всех зэков. До единого!
— Всех, может, и не надо, — с сомнением проговорил Козел, — а вот если нас, двенадцать человек… Неплохо бы, а? — не то спросил он, не то восхитился бесконечной изобретательностью Пыёлдина.
— Если президент освободит все сто миллионов зэков, — продолжал Пыёлдин развивать свою мысль, — а у каждого жена, дети, мать-старуха, отец-ветеран… То они проголосуют за него. Дошло?
— Нет столько зэков на белом свете, — с сомнением проговорил Витя. — Не наберется.
— А наш президент наберет! Если учесть всех прошлых зэков, всех будущих, всех ныне отбывающих наказание… Их будет больше ста миллионов!
— В стране народу столько нету, — продолжал канючить Козел.
— Людей нету, а голоса будут! — отрезал Пыёлдин. — Ты просто не знаешь президента!
— Ох-хо-хо! — вздохнул Козел. — И чего они все так в президенты рвутся? Не понимаю…
— Ванька! — воскликнул Пыёлдин, обращаясь к Цернцицу. — Ответь человеку!
Цернциц склонил в раздумчивости голову к одному плечу, потом к другому, вскинул брови, развел руки в стороны, произвел еще какие-то телодвижения, передающие растерянность перед неожиданным вопросом, по старой привычке почесал одну ногу другой и наконец
— Причин много, Козел… Много причин, — повторил Цернциц. — Когда у человека нет своего дела, не дал ему бог никаких талантов… И руки не оттуда растут, и голова пустая, и в душе ничего приличного… Опять же, не любит его никто до умопомрачения, и он сам не способен влюбиться худо-бедно… Такой может удариться во что угодно… Одни воруют, другие бомжуют, некоторые президентами становятся… Вон сколько государств возникло… И каждому президента подавай!
— Это что же получается, — глаза Козла наполнились радостным недоумением. — Получается, что президенты — наши люди?
— Конечно! — кивнул Цернциц. — Они такие же козлы, как и ты… Раньше не знал?
— Да как-то в голову не приходило.
— Наш, — повторил Цернциц все с той же печалью, которая придавала его словам странную убедительность.
— Значит, и я… — Козел помолчал, не осмеливаясь закончить свой вопрос. — Значит, и я могу стать президентом?
— Запросто, — ответил Цернциц.
— Опоздал, наверно, — сокрушенно произнес Козел. — Мог в президенты попасть, оказался в зэках… Теперь уже поздно жизнь менять…
— Ничуть, — ответил Цернциц. — Посмотри, кто окружает президента… Сплошь бывшие зэки… Кто-то из них его сменит… И ты мог бы сесть в президентское кресло.
— Ха! — Козел возбужденно взбрыкнул ногами. — Ну, ты даешь стране угля! — В его глазах сверкнул сатанинский огонек, но быстро погас, и Козел снова уставился себе под ягодицы, словно видел там какие-то меняющиеся, чрезвычайно соблазнительные картины.
Не видел, ох не видел Цернциц в этот момент воровато брошенного на него взгляда Пыёлдина. На долю секунды вскинулись его брови, на краткий миг брызнуло из глаз синее пламя. Он и сам, похоже, знал смысл своего взгляда и потому поторопился спрятать его, пока никто не догадался о тайных пыёлдинских помыслах. А они возникали в его воспаленном мозгу, приобретали какие-то причудливые формы и поднимались, поднимались, как потревоженная стая птиц…
Пыёлдин усмехнулся — не то смущенно, не то шаловливо, но как-то многообещающе. Не успел поймать Цернциц и эту его усмешечку, на Козла засмотрелся, но ощутил сверхчувствительной своей шкурой — что-то изменилось в мире в эту самую секунду, настолько изменилось, что даже его собственная судьба пошатнулась, заколебалась. Смутное беспокойство охватило его, неуютно ему стало и тревожно.
Оглянулся Цернциц по сторонам, посмотрел на небо, проводил взглядом облачко, которое прошло на расстоянии вытянутой руки. Он пытался понять — откуда волнение, что случилось, почему его охватил озноб, покалывающий, тревожный озноб, волнами пробегающий по всему телу?
И понял.
Стыдливо опущенный пыёлдинский взор подсказал проницательному Цернцицу — здесь источник излучения, здесь опасность.
— Каша, — вкрадчиво проговорил Цернциц.
— Ну? — Пыёлдин откликнулся так невинно, так простодушно, что Цернциц еще раз убедился — здесь.