Смерть, проклятье и любовь!
Шрифт:
Она вылила весь пузырёк в слишком сладкую на её вкус жидкость и не спеша осушила свой бокал. Потом колдунья оперлась на любезно предложенную мужем руку и проследовала в спальню.
– Завтра я отбываю по делам. Вернусь через неделю. Будь любезна, почаще бывать на свежем воздухе и не переутомляться. В твоём положении лучше поберечься, Альвева.
– Как пожелаешь, Генрих. А теперь, прости, но я очень хочу спать.
«Домой тебе уже не суждено вернуться, а избавиться от беременности поможет верное средство! Оно ещё никогда меня не подводило! В отличие от тебя, безмозглого барана! Не надо мне было выходить
От стены отделилась фигура с белыми крыльями. В голосе ангела не было и тени гнева, а только скорбь:
– Чаша гнева небес переполнилась, Альвева! Поэтому, хотя ты и обрекла собственного мужа на неизбежную смерть, твоя младшая дочь родится на свет. Ты же станешь призраком в тот миг, когда Элоиза сделает первый вдох.
– Я не собираюсь дарить Генриху ещё одного ребёнка! Чёрной ведьме никогда не стать хорошей матерью! Тем более такой могущественной, как Альвева де Реор!
– Ты слышала, что будет. Изменить что-либо, увы, уже не в твоей власти. Элоиза унаследует от матери лишь целительский дар. От отца же будет люто ненавидеть смертоносные чары и уметь убирать их из душ и тела несчастных. Вне зависимости от того, кто наложил заклятье, и насколько силён.
– Я не верю в любовь и в милость небес, Михаил. Мне больше по сердцу власть и сильный колдовской дар! Убирайся, я сделаю всё, чтобы избавиться от ещё не рождённой дочери!
– Ты не преуспеешь, ведьма. Эта лекарка должна родиться, чтобы здешние края не обезлюдели от чёрных чар и бубонной чумы.
– Убирайся, мои сердце и душа всё равно неподвластны тебе, Михаил. Мне нет дела до того, что ты мне говоришь. В твоих словах нет ничего, что может быть полезно для меня!
Как Альвева ни пыталась прервать беременность, всё пошло прахом. Она даже сумела порыдать, заламывая руки над гробом герцога де Реора, как и положено жене, скорбящей о безвременно почившем муже. Только изумрудные глаза были холодны, как январская стужа. Любой, кто заглянул в них и мимоходом, сразу бы понял, что рыжеволосая женщина мысленно ликует и торжествует. Она ловко избавилась от постылого спутника жизни, что много лет наотрез отказывался давать несчастной колдунье вожделенный развод.
Пролетела осень, за нею зима, а потом и весна помахала колдунье узорчатым крылом. Наступило лето. Близилось время расплаты, а Альвеве так и не удалось ничего сделать с тем, чтобы предсказание Михаила не стало явью.
В день летнего солнцестояния вдова Генриха де Реора дала жизнь своей седьмой дочери. Девочку впоследствии нарекли Элоизой. Первый крик малышки совпал с последним вздохом чёрной колдуньи. Та в итоге перехитрила сама себя. Интриганка так и осталась ни с чем. Только откуда ведьме было знать, что её злоключения со смертью только начинаются?
Призрак рыжеволосой женщины, такой же молодой и прекрасной, как и в тот злосчастный день, когда Вальтер де Аверн повстречался с ней в коридоре замка герцога де Рианора, медленно побрёл прочь. Узница собственных преступлений слишком поздно поняла, что просто так от наказания ей уже никогда ускользнуть не удастся.
Средневековое платье цвета молочного шоколада с богатой золотой вышивкой по лифу и подолу снова облекало восхитительную фигуру, её та со временем утратила. Пробормотав заковыристое проклятье,
Почти чёрный конь Вальтера де Аверна удивлённо всхрапнул и застыл, чувствуя, как случилось нечто странное. Ему позволили на время прервать бесконечный путь. Густой туман со зловещим мертвенно-зелёным отливом чуть рассеялся, вырывая несчастного рыцаря из пут казавшегося непобедимым и вечным сна.
Кобальт тихонько заржал, предупреждая хозяина, что в их горькой судьбе явно наметились какие-то необычные перемены. В небольшую каменную арку врывался странный свет, понять природу которого герцогу так и не удалось. Особенно спросонья. Легонечко тронув полуистлевшие за истекшие столетья поводья, Вальтер смело направил своего скакуна туда, куда влекло его любопытство.
Тут навстречу молодому человеку метнулась полупрозрачная тень, в которой тот с удивлением и отвращением узнал колдунью. Именно она и стала причиной всех их с Абигайль бед и страданий.
– Глупец, неужели ты думаешь, что я позволю тебе покинуть это безрадостное Межмирье? Именно тут мы оба будем вечно блуждать потерянными и проклятыми навеки душами!
– Уйди с глаз моих, Альвева! Мы – заклятые враги! Ты – чёрная ведьма, чьи руки обагрены по самые плечи кровью невинно убиенных тобой людей! Включая собственного супруга! Я – рыцарь, призванный уничтожить любое зло, что посмеет встать у него на пути!
– Глупец! Прежняя Абигайль давно мертва, а в новой жизни она и не вспомнит о таком неудачнике! Лучше бы тебе было покориться моей воле и спокойно прожить, сколько позволю!
– На всё воля божья, Альвева. Я готов принять любой поворот собственной судьбы! Если он никак не будет связан с твоей подлой и злобной душонкой, прогнившей насквозь! – и Вальтер де Аверн решительно направил Кобальта вскачь туда, откуда доносилась человеческая речь и незнакомые звуки.
Глава 6
Вслед ему тут же понеслись угрозы и проклятья, но мужчина не обратил на них никакого внимания, почуяв свежий ветер свободы. Он не собирался упускать возможность вернуться к людям. Пусть и много веков спустя после того, как колдунья осерчала и обрекла их с конём на вечные скитания среди полупрозрачного туманного марева между миром живых и обителью мёртвых.
На лицо рыцаря и морду коня, танцуя и посверкивая ничем незамутнённым серебром, упала крупная снежинка. Белое покрывало под копытами Кобальта жалобно стенало и плакало, выговаривая его имя: «Вальтер! Вальтер! Вальтер!». Впрочем, больше ничего рассмотреть мужчине так и не удалось. Сероватый туман скрывал всё, кроме голосов и странных уличных фонарей.
«Дзинь!» – что-то жалобно звякнуло, ударившись о стальную броню. Только сейчас герцог де Аверн с отвращением заметил, в каком жутком состоянии находится предмет гордости любого франкийского аристократа. Латную перчатку украсили безобразные ржавые пятна. Местами её целостность была нарушена, и в просветах проглядывала полуистлевшая от времени рубаха.
Потом раздался удивлённый, явно женский, возглас, принадлежавший невидимой, пока что, даме. Незнакомка в ночном полумраке со всего маха налетела на благородного скакуна в полном боевом облачении: