Смерть Созданиям Сумрака: Расцвет

Рубин Ричард

А она хороша, правда?

Правда. Стройная, подтянутая, жилистая, но фигура женственная и все округлости там, где им полагается быть.

— Глаза не полопаются у тебя?

Ну вот, уже похоже на ту Софу, которую я знаю.

— Видел одну — видел всех, ты ж сама сказала.

А что я, оправдываться буду, что ли?

— Тогда к чему такой интерес? Сам хоть ополоснись, —

заявила она, — а то несет от тебя как от козлятины гнилой.

— И с каких это пор мы такие нежные стали, а?

— Пока шарились по всяким помойкам — я и молчала. А щас бегом мыться, свин!

И окунула голову в бегущую воду.

Я нарочито зевнул в кулак. Вот зараза. Сначала козел, потом свинья. Так она минут за десять весь скотный двор переберет. И продолжит зоопарком.

— Вылезешь — помоюсь.

Она вынырнула и повернулась ко мне, и в солнечном свете я еще раз увидел, какие красивые у нее глаза. Как две синие льдинки, только не тают.

— Стесняешься, что ли?

— На «слабо» меня не бери, не выйдет.

— Ну так и что ты сидишь тогда там?

Хотелось сказать, мол, сторожу пожитки, дабы их не спиздил какой-нибудь ушастик-путаник. Да только не было у нас пожиток никаких, не осталось их. Поэтому аргумент хреновый и пользоваться им нельзя.

Я зашел в воду следом за ней.

— Не боишься воды, БАСКО?

— ПЕРЕДАТЧИК ПРЕДУСМАТРИВАЕТ ВОЗМОЖНОСТЬ УСПЕШНОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ НА ГЛУБИНЕ ДО ТРЕХСОТ МЕТРОВ…

— Тогда, будь добр, без комментариев.

Я ожидал очередную порцию компьютерного бубнежа, но БАСКО в очередной раз проявил покладистость и заткнулся.

Вода оказалась холодной. Да что там — ледяной. У меня зуб на зуб перестал попадать, а Софе хоть бы хны — плескалась себе спокойно.

— Иди сюда, — сказала она, — Тут теплее.

Я послушался и подошел. Ног не чувствовал, но она не обманула, вода действительно становилась теплее. У самого подножия «водопада» глубина мне была почти по грудь. Софа сидела безмятежно, как индийский йог, и даже больше на меня не смотрела. Ну и ладно, время можно с пользой провести. Как раз к температуре вокруг привыкать начинаю. Я стянул

с себя рубаху и принялся ее полоскать. Пыль, грязь и гадкие черные ошметки, о происхождении которых совершенно не хотелось думать, попадали в воду.

Загрязняли ее.

Отравляли.

Выстирав, как получилось, вещи, (а получилось хреново без порошка-то) кинул их на камень берег и стал отмываться сам. И замер.

Руки

Ее руки

обвили мой живот. Пролетели по груди. Я почувствовал, как весь покрываюсь мурашками от… тепла? Удивительно, но да. Тепла…

Ее тела

Софа прижималась ко мне сзади и мелко подрагивала. Как листочек, который из последних сил за ветку держится.

Теплая была вовсе не вода. А она сама.

— Я устала.

В шуме падающей я едва различил эти слова.

— Я понимаю, — спокойно ответил я и накрыл ее руки.

— Мне страшно, — сказала она.

— И Мне тоже, — отозвался я, после чего повернулся к ней лицом. Честное слово, утонул бы в этих глазах.

Я осторожно коснулся ее щеки. Провел большим пальцем по скуле.

— Мне тоже страшно. Возможно, даже больше, чем тебе, — сказал я.

Почему-то эти слова вызвали у нее улыбку. Мелкие капельки — то ли слезы, то ли брызги — блестели на ее лице, свежем и юном.

Тогда я сделал то, что казалось мне единственно правильным — крепко обнял ее.

И ни на секунду не ощутил похоти. Только ощущение человека рядом. Близкого человека, с которым я пережил столько, сколько со всеми знакомыми пацанами за двадцать лет не переживал. Обнимал ее так, как, наверное, обнял бы отца, с которым не виделся почти полтора десятка лет. Обнимал ее, как свою мать, которая не находит себе места. Подумать только, лишиться сперва мужа, а потом сына. Интересно, как она там сейчас? Внутри снова все сжалось. Русская тоска, мать ее ети.

Софкины ладони мягко гладили меня по спине и прогоняли дрожь.

— Все, — сказала она глухо. — Нам надо идти.

— Надо, — подтвердил я, но не отпустил ее.

Утреннее солнце поднималось над лесом.