Смерть Сталина
Шрифт:
Сталин написал на письме: «Тов. Горкину. Нужно помиловать и немедля освободить, обеспечив помилованной проезд в Москву». Александр Федорович Горкин был секретарем Президиума Верховного Совета СССР и штамповал все нужные решения.
11 июня президиум, рассмотрев «ходатайство о помиловании Калининой Екатерины Ивановны», постановил: «Калинину Екатерину Ивановну помиловать, досрочно освободить от отбывания наказания и снять поражение в правах и судимость».
Неожиданная милость Сталина объяснялась просто. Калинин был уже смертельно болен, доживал последние дни. И держать
Но остальные члены высшего руководства были еще вполне здоровы, и каждого из них он держал в страхе. Пренебрежительно говорил им, что они – люди слабые, пасуют перед империалистами, нет в них настоящей стойкости. Часто упрекал соратников:
– Что с вами будет без меня, если война? Вы не интересуетесь военным делом. Никто из вас не знает военного дела. Что с вами будет? Империалисты вас передушат.
В конце 1951 года ночью, собрав членов политбюро у себя на даче, Сталин вдруг зло сказал:
– Вы состарились. Я вас всех заменю.
Поэтому у каждого из членов высшего руководства были основания убрать Сталина. Особенно у тех, кто был обречен и кого спасла только смерть вождя. Так кто же из них мог это сделать? И мог ли?
Часть II
Кто мог это сделать?
Глава первая
Молотов: наследник престола
Первым кандидатом на уничтожение можно считать Вячеслава Михайловича Молотова, который многие годы был ближайшим соратником вождя, считался вторым человеком в стране и его очевидным наследником. Вероятно, это стало слишком очевидным…
В начале октября 1945 года, после окончания войны, Сталин впервые за последние годы уехал отдыхать на юг и пробыл там достаточно долго. В разрушенной и голодной стране стали строить ему новые дачи – под Сухуми, возле Нового Афона, на Валдае и дачный комплекс на Рице.
«Он постарел, – вспоминала его дочь Светлана. – Ему хотелось покоя. Он не знал порою сам, чего ему хотелось…»
Об уходе вождя в отпуск в газетах, ясное дело, не писали, поэтому показалось, что Сталин просто исчез, и никто из чиновников не решился объяснить, где он. Иностранные журналисты и дипломаты заговорили о том, что заболел, подал в отставку или даже умер. Попросил встречи американский посол Аверелл Гарриман, которому вождь симпатизировал. Неожиданно для своих соратников Сталин согласился принять его в Сочи. Гарриман отвез ему послание президента Гарри Трумэна, а вернувшись, опроверг слухи о болезни вождя.
На хозяйстве остался Молотов. В Москве устраивались дипломатические приемы, дружеские встречи с иностранцами-союзниками. Даже такое твердое сердце, как у Молотова, не выдержало. После победы в войне он утратил привычную осторожность, расслабился.
7 ноября 1945 года на приеме в Кремле по случаю очередной годовщины Октябрьской революции Вячеслав Михайлович весьма доброжелательно беседовал с иностранными корреспондентами, которые жаловались на свирепость цензуры. Информационное агентство Рейтер распространило слова Молотова:
– Я знаю, что вы,
Молотов действительно дал указание отделу печати Наркомата иностранных дел, и через несколько дней корреспонденты почувствовали некоторое ослабление цензуры. Это вовсе не означало, что им разрешали передавать в свои редакции все, что они хотели, но цензоры по крайней мере перестали вычеркивать отдельные слова и выражения по собственному усмотрению.
Корреспонденты расценили это как признак намечающихся перемен и еще от себя добавили, что теперь, может быть, Молотов вновь станет главой правительства (он перестал им быть накануне войны), потому что Сталин стар, болен и скоро покинет свой пост. «На сегодняшний день, – писал корреспондент британской газеты «Дейли геральд», – политическое руководство Советским Союзом находится в руках Молотова».
Когда вождю отправили на юг перевод статей из зарубежной прессы, он остервенел. За разговоры о состоянии его здоровья Сталин карал беспощадно. При этом время от времени устраивал своим соратникам проверки.
На небольшом приеме в день Парада Победы в 1945 году Сталин вдруг сказал, что «через несколько лет он должен будет уйти от дел». Все хором заговорили о том, что это совершенно невозможно.
В другой раз у себя на даче Сталин опять завел разговор о пенсии:
– Пусть Вячеслав теперь поработает. Он помоложе.
Это была откровенная провокация, и Молотов был достаточно умен и опытен, чтобы немедля отвергнуть такую возможность. Но, прочитав обзор иностранной прессы, Сталин заподозрил, что Молотов, может быть, и в самом деле подумывает о его кресле.
Он потребовал разобраться и доложить.
На следующий день он получил от Молотова, Берии, Маленкова и Микояна обширную шифротелеграмму, в которой вся вина возлагалась на сотрудников отдела печати Наркомата иностранных дел. От своих слов относительно ослабления цензуры Молотов отрекся, заявив, что ничего подобного он иностранным корреспондентам не говорил.
Сталин остался недоволен и сразу же продиктовал новое послание Маленкову, Берии и Микояну:
«Вашу шифровку получил. Я считаю ее совершенно неудовлетворительной. Она является результатом наивности трех, с одной стороны, ловкости рук четвертого члена, то есть Молотова, с другой стороны…
Молотов не мог не знать, что пасквили на советское правительство, содержащиеся в этих сообщениях, вредно отражаются на престиже и интересах нашего государства. Однако он не принял никаких мер, чтобы положить конец безобразию, пока я не вмешался в это дело. Почему он не принял мер?
Не потому ли, что Молотов считает в порядке вещей фигурирование таких пасквилей, особенно после того как он дал обещание иностранным корреспондентам насчет либерального отношения к их корреспонденциям? Никто из нас не вправе единолично распоряжаться в деле изменения курса нашей политики. А Молотов присвоил себе это право. Почему, на каком основании? Не потому ли, что пасквили входят в план его работы?..