Смерть таится в рукаве
Шрифт:
— Так вы подарили ему эту штуку?
— Нет.
— Из-за того, что ваше впечатление все-таки подтвердилось?
— Да.
— А вы не могли бы сказать, какое именно впечатление произвел на вас мистер Мандра?
— Я не был абсолютно уверен, — сказал Клейн, — что этим человеком двигало естественное для коллекционера стремление приобрести редкую вещь.
— Вам показалось, что он может использовать его в качестве оружия?
— Ну это слишком конкретно. Я бы не рискнул утверждать это с полной определенностью.
— Значит,
— Не отдал.
— А что вы можете сказать о самом мистере Мандре? Клейн вскинул брови.
— Смею уверить вас, — вставил Диксон, — у меня есть все основания задать вам этот вопрос.
— Если честно, в нем столько же притягательного, сколько и отталкивающего. Без сомнения, это человек железной воли и острого ума, однако в его мировосприятии, безусловно, тонком и глубоком, есть что-то… ну, как бы это сказать, безнравственное, что ли.
— Он вам не объяснял, зачем ему «слив-ган»?
— Он сказал, что «слив-ган» интересует его как коллекционера, что он украсит его коллекцию смертоносных механизмов.
— Вы не могли бы сказать, к какой национальности принадлежит мистер Мандра?
— Нет, знаете, не могу. Скажу вам больше — для меня это до сих пор неразрешимая загадка. В его внешности и характере много восточного, однако я совершенно убежден, что он не китаец, как, впрочем, и не японец.
— Расскажите мне подробней о вашем впечатлении о нем.
— Знаете, в этом человеке странным, непостижимым образом сочетаются какое-то безжалостное коварство и трагическое сознание того, как много потерял он в жизни, употребив свои замечательные природные способности во зло. Взять, к примеру, эту коллекцию смертоносного оружия, о которой он так печется, она как нельзя лучше отражает его личность, необычайно яркую и вместе с тем зловещую.
— Что вы имеете в виду? — выпалил Диксон, в его глазах вспыхнул живой интерес.
— Я обратил внимание на то, — объяснил Клейн, — что в его коллекции нет привычных видов оружия — ружей, скажем, пистолетов, — что в ней все больше какие-то хитрые, замысловатые, я бы даже сказал, тайного, бесшумного действия предметы убийства — кинжалы, которые можно спрятать в рукаве, особенные трубки с отравленными стрелами, шелковые удавки и прочие такие штуки. Разумеется, все это я говорю, предполагая, что вы считаете мои впечатления о личности мистера Мандры исключительно важными, чтобы в обязательном порядке потребовать от меня ответа, — подытожил Терри.
Прокурор утвердительно кивнул.
— Вы не видели Джекоба Мандру этой ночью? — спросил он.
— Нет.
— А накануне?
— Нет.
— Вы не в курсе, знала ли его мисс Рентон?
— Не имею ни малейшего представления.
— А знала ли мистера Мандру Синтия Рентон?
— Нет.
— Не упоминали ли сестры когда-нибудь о портрете Мандры?
— О портрете?
— Да, о портрете.
— Нет.
— Вы когда-нибудь разговаривали
— Нет.
— Квартиру мисс Альмы вы покинули ночью?
— Поздно ночью, — уточнил Клейн, — между часом и двумя или часом и часом тридцатью. Она пригласила меня на чашку чая.
— Не знаете, видела ли она вчера вечером или сегодня рано утром Джекоба Мандру?
— Думаю, что не в силах ответить на ваш вопрос. — Что значит не в силах?
— Согласитесь, я же не могу рассказать вам о том, что она делала, когда меня не было с ней, хотя, конечно, могу с полной уверенностью утверждать, что, пока я находился в квартире мисс Альмы, Мандры там не было.
Диксон пристально смотрел на Терри Клейна, от улыбки на его лице не осталось и следа.
— Пожалуй, вам интересно было бы знать, — медленно растягивая слова, произнес Диксон, — что Джекоба Мандру убили сегодня рано утром, приблизительно в три часа. В сердце у него обнаружили металлическую стрелу. Выстрел, судя по всему, не произвел никакого шума и был совершенно неожиданным, из чего можно заключить, что убийство было совершено из оружия наподобие «слив-гана», который вы, мистер Клейн, только что описали.
Прокурор посмотрел прямо в глаза Терри Клейну. Клейна это, однако, ничуть не смутило: ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Нет, — сказал он, — все это меня совсем не интересует.
— У меня есть основания полагать, — продолжал прокурор, — что в квартире Мандры чуть за полночь побывала какая-то молодая красивая китаянка.
— В самом деле? — вежливо откликнулся Терри.
— Если не ошибаюсь, среди ваших знакомых есть немало красивых девушек из добропорядочных обеспеченных китайских семей?
— Да, вы правы.
— Мог ли кто-нибудь из этих знакомых вам девушек зайти к Мандре в столь поздний час?
— Ваш вопрос, — почти с упреком ответил Терри, — содержит в себе ответ. В такой час ни одна девушка из приличной семьи к Мандре зайти не могла.
— Н-да, — прищурив глаза, протянул Диксон, — совсем не заметно, чтобы вы хотели помочь нам в этом деле, мистер Клейн.
— Почему? Я ведь не оставил без ответа ни один из ваших вопросов.
— Однако ко всему, о чем мы говорим, вы относитесь, как бы это сказать… с прохладцей, что ли, с какой-то отстраненностью…
— Напротив, я был с самого начала настроен на дружеский лад и даже готов был откровенничать с вами, вы же меня остудили, намекнув, что наша беседа носит сугубо официальный характер и что всякие лирические отступления здесь неуместны. А теперь вы вдруг заговорили о какой-то прохладце, об отстраненности.
Диксон вдруг как-то изменился в лице. Он был явно сбит с толку. Холодный, подчеркнуто официальный тон Терри озадачил и задел прокурора не меньше, чем те язвительные замечания, которые сделал Терри по поводу его способности к «концентрации».