Смерть в душе
Шрифт:
– С содовой?
– Да.
Гомес, не падая духом, продолжал:
– Думаю, Франция пропала.
Бармен, не отвечая, вздохнул, и Гомес с жестокой радостью подумал, что тот был до того несчастен, что не мог говорить. Но он почти нежно настаивал:
– Вы так не думаете?
Бармен наливал газированную воду в стакан Гомеса. Гомес не спускал глаз с этого лунообразного и плаксивого лица. Самое время сказать изменившимся голосом: «А что вы сделали для Испании? Что ж, теперь ваша
– За все приходится платить.
Гомес ухмыльнулся:
– Да, за все приходится платить.
Бармен провел пальцем в воздухе над головой Гомеса: комета, объявляющая о конце света. Но вид у него был вовсе не несчастный.
– Франция, – изрек он, – узнает, чего стоит бросать в беде своих естественных союзников.
«Что это?» – удивленно подумал Гомес. То заносчивое и злое торжество, которое он рассчитывал изобразить на своем лице, он прочел в глазах бармена.
Чтобы его прощупать, он осторожно начал:
– Когда Чехословакия…
Бармен пожал плечами и перебил его.
– Чехословакия! – с презрением сказал он.
– Так что? – продолжал Гомес. – Вы же ее бросили!
Бармен улыбался.
– Месье, – сказал он, – в царствование Людовика XV Франция уже совершила все свои ошибки.
– А! – сообразил Гомес. – Вы канадец?
– Я из Монреаля, – ответил бармен.
– Так надо было и сказать.
Гомес положил газету на стойку. Через некоторое время он спросил:
– К вам никогда не заходят французы?
Бармен показал пальцем куда-то за спину Гомеса. Гомес обернулся: за столом, накрытым белой скатертью, перед газетой о чем-то задумался какой-то старик. Настоящий француз: осевшее, изборожденное, изрытое лицо, блестящие и жесткие глаза и седые усы. Рядом с красивыми американскими щеками мужчины в пенсне его щеки казались скроенными из более жалкого материала. Настоящий француз, с настоящим отчаянием в сердце.
– Смотри-ка! – удивился Гомес. – Я его не заметил.
– Этот месье из Роанна, – сказал бармен. – Это наш клиент.
Гомес залпом выпил виски и спрыгнул на пол. «Что вы сделали для Испании?» Старик безо всякого удивления смотрел на подходящего Гомеса. Гомес остановился у стола и с жадностью рассматривал это старое лицо.
– Вы француз?
– Да, – ответил старик.
– Я вас угощаю, – сказал Гомес.
– Спасибо. Не тот день.
Жестокость заставила забиться сердце Гомеса.
– Из-за этого? – спросил он, кладя палец на заголовок в газете.
– Из-за этого.
– Именно из-за этого я вас и угощаю, – сказал Гомес. – Я прожил десять лет во Франции, моя
– Тогда без содовой.
– Один скотч без содовой и один с содовой, – заказал Гомес.
Они замолчали. Американец в пенсне повернулся на табурете и молча смотрел на них.
Вдруг старик спросил:
– Надеюсь, вы не итальянец?
Гомес улыбнулся:
– Нет, я не итальянец.
– Все итальянцы сволочи, – сказал старик.
«А французы?» – подумал Гомес. Он продолжал вкрадчивым голосом:
– У вас там кто-нибудь есть?
– В Париже – нет. У меня племянники в Мулене.
Он внимательно посмотрел на Гомеса:
– Я вижу, вы здесь недавно.
– А вы?
– Я здесь поселился в девяносто седьмом году. Уже давно.
Он добавил:
– Я их не люблю.
– Почему же вы здесь?
Старик пожал плечами:
– Я делаю деньги.
– Вы коммерсант?
– Парикмахер. Мое заведение в двух кварталах отсюда. Раз в три года я проводил два месяца во Франции. В этом году должен был туда поехать, а теперь – вот тебе на.
– Вот тебе на, – повторил Гомес.
– Сегодня с утра, – продолжал старик, – в мою парикмахерскую пришло сорок человек. Бывают такие дни. И им нужно все: бритье, стрижка, шампунь, электрический массаж. И вы, может быть, думаете, что они со мной говорили о моей стране? Дудки! Читали газеты, не говоря ни слова, а я видел заголовки, пока брил. Среди них были клиенты, которые двадцать лет ко мне ходят, но даже они ничего не сказали. Если я их не порезал, значит, им повезло: у меня руки дрожали. В конце концов я оставил работу и пришел сюда.
– Им плевать, – сказал Гомес.
– Не то чтобы им плевать, но они не способны найти человеческие слова. Вообще-то они о Париже слыхали. А помалкивают именно потому, что это их затронуло. Они такие.
Гомес вспомнил толпу на Седьмой авеню.
– Вы считаете, – спросил он, – что все эти люди на улице думают о Париже?
– В каком-то смысле да. Но знаете ли, они думают иначе, чем мы. Для американца думать о чем-нибудь, что его раздражает, значит напрочь изгнать такие мысли.
Бармен принес стаканы. Старик поднял свой.
– Что ж, – сказал он, – за ваше здоровье.
– За ваше здоровье, – ответил Гомес.
Старик грустно улыбнулся:
– Не очень-то знаешь, чего себе пожелать, да?
После короткого размышления он продолжил:
– Да, я пью за Францию. Все-таки за Францию.
Гомес не хотел пить за Францию.
– За вступление в войну Соединенных Штатов.
Старик коротко усмехнулся:
– Вы дождетесь этого после дождичка в четверг.
Гомес выпил и повернулся к бармену: