Смерть в Кесарии
Шрифт:
Больше они не разговаривали. Розовски думал о своем, Баренбойм – о своем.
«Вольво» остановилась у подъезда.
– Может, зайдешь? – спросил Розовски из вежливости.
– Рад бы, но… – Баренбойм постучал по циферблату своего «ролекса». – Некогда. Тетя Сарра дома?
– Нет, как всегда, у родственников.
– В Беер-Шеве?
– На этот раз – в Цфате. У моей мамы пол-Израиля в родственниках.
– Будешь звонить – передай привет, – вдруг Баренбойм оживился: – Слушай, ты так и не женился?
– Нет, а что?
– Давай познакомлю тебя с одной женщиной, – предложил
Розовски вздохнул.
– Зэев, – сказал он. – У моей мамы есть две хрустальные мечты: купить новую квартиру и женить меня вторично.
– Ну вот! – обрадовался Баренбойм. – Я же говорю! Записывай телефон. Скажешь: от меня.
– Ты не понял, – Натаниэль открыл дверцу. – Это мамина хрустальная мечта. Не моя.
Баренбойм пожал плечами.
– А-а… – разочарованно протянул он. – Ну ладно. Конечно, дело твое. Просто трудно одному… Так передай привет, хорошо?
Он уже собирался отъехать, когда Натаниэль снова наклонился к окошку и спросил:
– А кто сейчас стал президентом «Интера»?
– Левински, – не задумываясь, ответил Баренбойм. – Думаю, что Моше Левински. Он был вице-президентом компании при жизни Ари.
– Тоже из России?
– Мы с ним прилетели одним самолетом.
– Ясно… Ну, пока. Обязательно передам маме привет. Спасибо, Зэев.
– Не о чем говорить.
Темно-вишневый автомобиль мягко умчался в сторону Рамат-Авива. Натаниэль постоял немного у подъезда, словно раздумывая, стоит ли идти домой. Потом неторопливо поднялся к себе на третий этаж.
8
Приняв душ и наскоро перекусив, Натаниэль подсел к письменному столу и разложил документы из папки Амоса. При этом ему пришло в голову, что очень кстати он сегодня один дома. Мать все еще гостила у родственников в Цфате – он сам, в очередной раз одолжив машину у покладистого Алекса, отвез ее. Он очень любил мать, после развода ему была необходима забота и поддержка близкого человека, потому он и пришел жить к матери, в тесную амидаровскую квартиру, ни разу не подумав об отдельном жилье. Но даже искренняя большая любовь нуждается в небольших перерывах. И материнская забота, случается, может наскучить. Одной из психологических причин разрыва с женой Натаниэль, в глубине души, считал сложившуюся в семье схему отношений: жена-мать и муж-сын. А может, и нет. Может, действительно, все дело в несходстве характеров. Во всяком случае, иногда ему хотелось остаться в полном одиночестве. Увы, это невозможно.
За это время ему могли звонить домой.
Наверняка, кто-то звонил. И, конечно, должен был позвонить из Америки сын. Натаниэль покосился на фотографию пятнадцатилетнего Йосефа, стоявшую рядом с телевизором. Сейчас парню уже восемнадцать, он обещал приехать домой после Песаха. Натаниэль и ждал этого приезда, и чуть-чуть опасался его.
Розовски отставил в сторону чашку с недопитым кофе и включил автоответчик. После первых звуковых сигналов, он услышал:
– Натаниэль, у меня все в порядке. Дело закончил, могу доложить,
Отбой. Новый сигнал. Мама.
– Натанчик, если сможешь, забери меня в конце недели.
(«Смогу, – подумал Натаниэль. – В конце недели – это опять одалживать машину. Алекс, в конце концов, пошлет меня. И будет прав»), тут все хорошо. Ты сегодня обедал? Я убеждена, что нет. Целую.
Отбой. Снова Габи.
– Извини, что звоню опять, но Офра сказала, будто ты обещал что-то выяснить насчет работы для меня. Еще раз извини, это я просто напоминаю на всякий случай. Пока.
Действительно, как же он забыл? Натаниэль отставил чашку, набрал номер лаборатории Давида, глянув, на всякий случай, на часы. Начало девятого. Гофман обычно задерживался на работе до девяти – половины десятого.
Услыхав голос друга, сказал:
– Привет, Дуду, мне передавали, что ты звонил. Как дела, что слышно?
Гофман обрадовался:
– Натаниэль? Очень кстати. В общем, все нормально, я тебя разыскивал для одной консультации.
– Весь внимание, – сказал Натаниэль.
– Послушай, Лея решила навестить родственников, в Москве. Сам понимаешь, двадцать лет не виделись. И вот я хотел с тобой посоветоваться. Как там сейчас?
Лея была женой Давида, приехавшей в Израиль из Союза, как и Натаниэль, двадцать лет назад.
– В Москве? – Натаниэль задумался. – Черт его знает, Давид. Рассказывают по-разному.
– Но ты же имеешь дело с только прибывшими.
– Так-то оно так, но, знаешь, мой контингент, все-таки, специфический. Собственно, в чем проблема?
– Ее могут не выпустить обратно? – спросил Давид, зачем-то понизив голос. – Как ты думаешь?
Натаниэль рассмеялся:
– Ну, нет, такого, конечно, не произойдет. А в остальном – думаю, нужно просто быть осторожной. Как, впрочем, в любом другом незнакомом городе.
– Да? – в голосе Гофмана послышалось сомнение. – А антисемиты?
– Антисемиты? – озадаченно переспросил Розовски. – Вот как-то не задумывался… По-моему, они мало интересуются израильтянами. Они выискивают скрытых евреев среди своих. Насколько я помню репортажи о визите Ицхака Рабина в Москву, тамошние антисемиты вообще на него не прореагировали. С их точки зрения истиными сионистами являются, например, Ельцин и Гайдар, а вовсе не Рабин. С тем же успехом наш премьер мог оказаться французом.
Гофман некоторое время обдумывал услышанное.
– Ты ничего не путаешь? – осторожно спросил он. – Насчет сиониста Ельцина и француза Рабина?
– Нет, я не путаю. Это у них там, по-моему, в мозгах все перепуталось. Так что не волнуйся: на Лею будут реагировать, думаю, как на какую-нибудь, скажем, француженку.
– Ясно… – Гофман вздохнул. – Все равно я буду волноваться… А я тебе зачем понадобился? Я звонил к тебе на службу, мне секретарь сказала.
– Видишь ли, у меня есть стажер, хороший парень, зовут Габриэль Гольдберг. Он хочет от нас уходить, и я его понимаю: что за работа для парня – выслеживать чужих жен и вороватых продавцов. К тому же, он должен готовиться к психотесту. Собирается поступать в университет. У тебя ничего подходящего нет?