Смерть в Киеве
Шрифт:
– Выпей с дороги.
А с другой стороны юркий Держило уже подал посудину с вином Иванице.
Дулеб пил медленно, смотрел пристально поверх кубка на князя, но смотрел спокойно, без осуждения, хотя и без улыбки, как Иваница; Изяслав непроизвольно протянул руку. Держило предупредительно вставил в нее еще один кубок с вином, и, когда лекарь допил первый, князь сразу же подал ему еще. Однако Дулеб пить больше не стал, а передал кубок своему товарищу, более молодому, а следовательно, и более выносливому.
Пока Иваница
Наконец Дулеб заговорил:
– Возвратились мы, княже, из Киева.
И так ясно было откуда, ибо туда и были посланы.
– Нелегко нам было.
А кому теперь легко?
– Не все удалось распутать.
Никто и не просил все распутывать.
– Имею твердые доказательства, - спокойно продолжал Дулеб, глядя по очереди на всех сотрапезников Изяслава и, следовательно, обращаясь ко всем, а не к одному лишь князю киевскому.
– Установил убийц, знаю имена их, не схватил лишь по той причине, что они сразу после убийства бежали, никем не замеченные и не задержанные. Следы ведут в Залесские земли, может и к князю Юрию.
– Долгая Рука, - прошептал Изяслав, возвращаясь к жизни, - я так и знал. Долгая Рука достает повсюду!
– Еще нет доказательств, - осторожно напомнил Дулеб.
– Одни лишь предположения да... подозрения.
Но Изяслав не слушал больше своего лекаря. Наконец, наконец молвлено то слово, которого ему не хватало все эти годы! Князь Юрий, далекий, недостижимый, неприступный, гордый и честный перед всем миром, теперь будет обесславлен, заклеймен, одно лишь слово, произнесенное только что вот этим загадочным человеком по имени Дулеб, дает право ему, Изяславу, до конца дней своих (а еще лучше - до конца дней врага!) биться с Юрием Долгой Рукой, дабы покарать его за то преступление в Киеве, за преступление, которое не искупить ничем, разве лишь смертью.
– Как же мне поступить, дети мои милые?
– не присущим ему голосом воскликнул Изяслав, прижимая руки к груди и окидывая взглядом больных глаз братьев своих, воевод, дружинников - всех, кто был здесь рядом с ним. Пока я был озабочен делами Киева, Юрий звал Святослава Ольговича в Москву, пили там, сговаривались. За моей спиной готовилось преступное дело братоубийства, чтобы кровь Игоря упала на меня. Но бог все видит. Он не допустит, чтобы что-нибудь осталось ненаказанным. Мы пойдем на Юрия и не дадим ему покоя до тех пор, пока...
– Постой, княже, - прервал его Дулеб.
– Сказано ведь тебе, что ничего не ведомо. Подумай, прежде чем начинать новую войну. Князь Юрий - родной брат твоего отца. Мономахов сын. Ужель поднимешь руку на род свой? Бежали убийцы к нему. Но знал ли он об этом? Может, он
– Нет, нет, - быстро промолвил Изяслав.
– Не то молвишь, лекарь. Лишнее и ненужное. Сам сказал про Юрия Долгую Руку.
– Да что сказал?
– удивляясь, что никто не поддерживает его, воскликнул Дулеб.
– Уже сказал, - торопливо промолвил Изяслав.
– А мы слыхали. Все слыхали. Надобно записать. Нет моего верного боярина Петра, некому и записать. Отец Иоанн, ты разбираешься в грамоте, запиши сказанное Дулебом.
– Постой, княже, - Дулеб попытался остановить Изяслава.
– Все, что я узнал про убийство, узнал от воеводы Войтишича либо с его помощью. Сам не убедился. Передал тебе услышанное.
– Войтишич служил самому Мономаху, а потом моему отцу. Это вернейший нам человек в Киеве, - обрадовался Изяслав.
– Ежели сам Войтишич утверждает все, то так оно и есть.
Дулеб мог бы напомнить, что Войтишич служил не только Мономаховичам, но и Ольговичам, каждый раз переходя на сторону сильного, но речь шла сейчас не о Войтишиче и не о Изяславе, да и не о Юрии Суздальском, которого он не знал, - речь шла об истине.
– Княже, - твердо промолвил Дулеб, - не так истолковываешь мои слова. Искажаешь их.
– Нет, братец мой, - изо всех сил прикидываясь ласковым, снова приложил к груди руки Изяслав, - никак не истолковываю твоих слов. Велю записать их - вот и все. Дабы оправдаться перед детьми своими и потомками.
– Но не так называешь вещи, как надлежит. Убийц называешь убийством, а это не все едино.
– Любезный мой лекарь, заметил ли ты, что все молчат после того, как услышали от тебя, куда ведут следы убийства?
– Убийц!
– крикнул Дулеб.
– Прерываешь князя, потому что утомился в дороге и выпил слишком крепкого вина. Даже мои братья-князья молчат, заметил ли ты, лекарь? А это потому, что я, Изяслав, великий князь киевский, в такую тяжкую минуту вынужден брать все на себя, и только мне суждено молвить слова, от которых зависит судьба всей земли нашей. Все слова и их истолкование надлежат мне. И все подлежит моим словам. Я называю вещи - без моих слов они не существуют. Других слов, кроме моих, не существует тоже.
– Ошибаешься, княже, - встал Дулеб.
– Множество вещей существует помимо твоей воли и независимо от тебя. И прежде всего: справедливость, а еще - истина.
– Истина? А что это такое? Постой, отче, не пиши, пока лекарь не растолкует нам, что же такое - истина? Может, бог? Но бог всегда с нами, он в сердцах наших, а вне нас его нет, ибо тогда пришлось бы признать бога и для коней, и для деревьев, как это и до сих пор еще заведено среди диких язычников, от которых, хвала нашим князьям первым, мы ушли навеки, присоединившись к миру христианскому. Ежели это так, то что же тогда, лекарь, твоя речь про истину?