Смерть в конверте
Шрифт:
Егоров, Васильков и Бойко внимательно осматривали подвальное помещение, в котором несколько часов назад стайка местных мальчишек случайно наткнулась на труп Михаила Золотухина.
Иван Старцев в сопровождении старшего лейтенанта Баранца отправился в ближайшее госучреждение, чтобы переговорить по телефону с комиссаром Урусовым. И только лейтенант Ким, оставаясь самым юным сотрудником группы, скучал у телефона в рабочем кабинете на Петровке.
– В карманах и под подкладкой пусто, – объявил капитан Бойко, закончив осмотр оставшейся на убитом одежды.
По пояс раздетый мертвец лежал у боковой стены из старого красного
– Пару дней лежит, а душок уже невыносимый, – проворчал капитан Егоров.
– В тепле тело быстро разлагается, – бывший фронтовик Васильков изучал следы на пыльном полу.
Заместитель начальника Управления гидротехнических сооружений Москвы Михаил Иванович Золотухин исчез более двух суток назад. Ушел ближе к вечеру со службы, а дома так и не появился. Мужик он был справный, непьющий, хороший семьянин. Любил, правда, с друзьями перекинуться в картишки, но исключительно по выходным и с одобрения супруги. Она-то и забила тревогу, когда муж не явился с работы к положенному часу. Сначала позвонила двум закадычным приятелям Михаила, а после известила милицию. Ну и завертелось…
Обследуя толстый слой пыли, Васильков наткнулся на интересный артефакт – небольшой портсигар на пять-шесть папирос. Его кто-то аккуратно прикопал в дальнем углу подвала. Основание было медным, а вот крышку мастер исполнил из благородного серебра. Помимо орнамента в виде виноградной лозы крышку украшала надпись: «За большевистское отношение к делу. Михаилу Ивановичу Золотухину. 31.12.1935». Портсигар оказался пустой, однако нутро его сохранило аромат хороших папирос.
Через четверть часа вернулись Старцев и Баранец.
– Урусову ситуацию обрисовал, экспертов вызвал, – оповестил товарищей Иван. Вид у него был измученный, недовольный.
– Без экспертов не обойтись, – тщательно вытер руки платком Егоров. – Перед смертью его долго пытали.
Иван подошел ближе, посветил фонариком. Опираясь одной рукой о тросточку, присел и начал рассматривать тело.
– Да… порезы, проколы, синяки… Досталось мужику в последние часы жизни, – заключил он. – Причину смерти установил?
– Глубоких ножевых ран нет. Либо болевой шок от порезов и ударов, либо сердечная недостаточность. Эксперты после вскрытия скажут наверняка.
– Чего ж, интересно, чего от него добивались?
– Надо бы домой к нему смотаться. – Егоров закурил очередную папиросу. – Побеседовать с вдовой, а заодно глянуть, как он жил. Дом, квартира, обстановочка, вещички.
– Вот ты, Вася, этим и займешься. У тебя глаз наметанный – сразу поймешь, что к чему, – с трудом поднялся с корточек Старцев.
До подрыва на мине он был парень хоть куда. И через линию фронта махнуть, и языка вражеского раздобыть, и на празднике опосля стаканчика-другого лихо отплясать. С возрастом и с появлением трости задора поубавилось.
– Добро, займусь. А ты чего такой смурной? – поинтересовался
Старцев поморщился и тоже потащил из кармана папиросы.
– Ты ж его лучше меня знаешь. Покуда дело не прояснится, он никому покоя не даст. А тут до прояснения – как до Алеутских островов.
– И то верно, – согласился Василий.
За первые три года войны преступность в Москве распоясалась до предела. Пик ее расцвета пришелся на 1944-й. Это было что-то невообразимое, подобного не помнил никто из коренных москвичей и ветеранов милиции. Дежурным по районным отделам и в Московский уголовный розыск в час поступало до двух десятков звонков. Убийства, поножовщина, грабежи магазинов и складов, квартирные кражи, разбой…
В 1944-м все злачные места столицы, а их набиралось немало, кишели блатными и всевозможными мутными личностями. Самыми криминогенными считались Тишинский рынок и Марьина Роща. Далее на пьедестале «почета» располагались Вахрущенка с Даниловской заставой. Милицейские патрули наведывались туда каждый день, но проку было мало: человеческой нечисти от этого не убавлялось, не становилось меньше и преступлений.
На территории Тишинского рынка и в прилегающих к нему кварталах расцветала своя иерархия, существовали свои законы. У бандитов даже имелся свой стиль одежды, обуви и головных уборов. Нижнее звено состояло из так называемых солдат-огольцов, носивших синие кепки-малокозырки, темные пиджачки, хромовые сапоги со скомканными «в гармошку» голенищами, светлые шарфы вокруг шеи. Во рту непременно сверкали золотые зубы-фиксы. Чем больше золота – тем выше статус. Особой опасности огольцы не представляли, разве что освобождали от мелочи карманы сверстников из благополучных семей и пацанов младшего возраста. А заодно выполняли приказы солидных воров: шныряли по базарам и магазинам, «нюхали» обстановку, искали состоятельных граждан для будущих грабежей. Солидные воры сидели по «малинам» и на глаза попадались редко. Чего не скажешь об огольцах – эти по городу шныряли и поодиночке, и парочками, и целыми компаниями.
В общем, назревший фурункул на здоровом теле государства требовал оперативного вмешательства. Пока честные граждане проливали на фронтах кровь, защищая Родину от фашизма, бандиты воровали, насиловали, грабили и убивали. И в 1944-м с этой гнилью решено было покончить.
В кратчайшие сроки разработали план операции, собрали в кулак все силы и устроили грандиозную облаву. Это было похоже на масштабное наступление: доклады разведчиков, подготовка карт, выдвижение на позиции, молниеносное окружение, погони, перестрелки…
В итоге взяли очень много блатного люда. Самых отпетых приговорили к высшей мере, несколько сотен отправили по лагерям, а все остальные пошли по статье 59.3 как пособники бандитизма. После той грандиозной облавы сотрудники милиции еще долго находили в подворотнях и проходных дворах припрятанные деньги, пистолеты, финки и кастеты. Позже органы организовали еще несколько подобных облав и в конце концов с массовым бандитизмом в столице покончили.
После победы над фашизмом ряды сотрудников милиции и уголовного розыска пополнились свежими силами, и преступность в крупных городах СССР пошла на спад. Но, как оказалось, это было временным затишьем. Приспособившись к новым условиям, летом 1945 года бандиты снова взялись за свое.