Смерть в кредит
Шрифт:
Прежде чем возвратиться в деревню, он все рассовал в три или четыре кувшина, всю жратву, как обычно прячут сокровища перед тем, как их зарыть… Он не хотел оставлять даже объедки. Остерегался случайных прохожих. На дверях он написал мелом: «Скоро вернусь».
Мы направились к шлюзу, где у него были знакомые моряки. Долго тащились по крутым тропинкам, мать ковыляла сзади. Когда дошли, ей стало плохо, она села на тумбу. Мы смотрели на буксиры, на парусные шлюпки, двигающиеся в шлюзах, такие беззащитные, такие хрупкие, как стекло рядом со стеной… Они не решаются нигде причалить.
Опухший смотритель шлюзов три раза сплюнул табак, засучил рукава и с хрипом вскарабкался на свою махину…
И вот Вильнев-Сен-Жорж… Серая лента Иветт… потом холмы… Внизу деревня… равнина… все усиливающийся ветерок… налетает на реку… раскачивает судно… Непрекращающийся плеск… Ветви хлещут по воде… С берега… Отовсюду… Долги уже забыты… О них даже не вспоминают… Воздух опьяняет нас… Никто больше не ругается с дядей Артуром… Он предлагает прокатиться на тот берег. Моя мать не соглашается сесть в лодку… Тогда он забирается в ялик один. Сейчас он покажет нам, на что он способен. Он гребет против течения. Мой отец оживляется, засыпает его советами, призывает к осторожности. Даже моя бедная мать встрепенулась. Опасаясь, как бы не случилось чего-нибудь ужасного, она хромает за нами по берегу реки.
Дядя Артур мешает рыбакам, которые, сидя на своих скамеечках, подбрасывают корм в воду… Те осыпают его бранью… Он застревает в кувшинках… Но сейчас все будет в порядке… Он дышит, как трое атлетов. Поворачивает, попадает в узкий проход, теперь ему нужно срочно выруливать, отступать к карьерам от огромного колесного парохода. Тот заявляет о себе издалека. «Цветок Карьеров» движется не спеша, с оглушительным грохотом… Он почти задевает дно реки… Поднимает все… тину, щук и тела утопленников… Забрызгивает грязью и распахивает оба берега… Повсюду, где он проходит, хаос и разрушение… Флотилия лодок раскачивается, натыкается на вехи… Шлюз почти затоплен… Для судов это губительно! «Цветок Карьеров» появляется из-за моста. Он раскачивается из стороны в сторону всем корпусом, всеми своими причиндалами, адскими механизмами. За ним тащится по меньшей мере двадцать барок, набитых мелким углем… Не самое удачное время для прогулок!.. Мой дядя хватается за пеньковый трос… У него уже нет времени, чтобы добраться до берега… Ялик поднимается на волнах. Его великолепная шляпа падает в воду… Он наклоняется, пытается дотянуться… Роняет весло… Он в растерянности… Хочет достать… Теряет равновесие… И падает в воду навзничь, совсем как в кино… К счастью, он умеет плавать!.. Все бросаются к нему, обнимают, подбадривают… Апокалипсис миновал… спустился вниз к Рис-Оранжи и сеет там новые ужасы.
«Жареный пескарь» — место встреч рыбаков и рабочих из шлюза, здесь все собираются, поздравляют друг друга… Есть повод выпить… Едва обсушившись, дядя Артур присоединяется к остальным… У него идея!.. Создать клуб «Друзья паруса». Рыбаки не очень воодушевляются… Он собирает членские взносы… Его подружки в восторге… Мы остаемся ужинать… Облепленный бумажными фонариками и комарами, перед тарелкой супа дядя затягивает романс: «Поэт сказал однажды…» Никто не хочет, чтобы дядя Артур возвращался к пруду… Его не отпускают… Он просто не знает, куда деться…
Мы отправились на вокзал… Мы исчезли незаметно, пока он продолжал ворковать… Но мой отец остался неудовлетворен… Особенно немного поразмыслив… Его терзали сомнения… Он не мог себе простить, что не сказал того, что хотел… Ему не хватило решительности. Мы поехали туда еще раз. У Артура уже была новая лодка с настоящим парусом… и даже с маленьким кливером на конце… Он лавировал, напевая «Соле мио». Его красивый голос разносился над песчаными карьерами. Он весь сиял… Отец
* * *
После десяти лет службы в «Коксинель» мой отец получил пятнадцатидневный отпуск, причем оплачиваемый… Ехать куда-нибудь втроем было неразумно… Слишком дорого… Но стояла ужасная жара, и в Пассаже можно было сдохнуть, а я был таким бледным и страдал от болезней роста. У меня был худосочный вид. Меня показали врачу, он сказал, что опасается за мое здоровье… «Не пятнадцать дней! А три месяца ему нужно было бы провести на воздухе!..» Вот что он сказал…
«Ваш Пассаж, — прибавил он, — это настоящая помойная яма… Здесь вы не заработаете ни гроша! Это просто бездонный писсуар… Уезжайте!..»
Он был так категоричен, что мать опять ударилась в слезы… Нужно было найти какой-то выход. Тратить унаследованные три тысячи франков не хотелось… Тогда они решили еще раз попробовать торговать на рынке: в Мерэ… Онивале и особенно в Дьеппе… Я должен был дать обещание вести себя хорошо… не бить часов… не общаться с хулиганами… не отходить от матери ни на шаг… Я пообещал все, что они требовали… что я буду умным и даже, когда вернусь, попытаюсь получить аттестат…
Успокоившись, таким образом, на мой счет, они решили, что можно ехать. Магазин закрыли. Сперва мы с матерью отправились в Дьепп примерно на месяц… В наше отсутствие мадам Дивонн будет присматривать за лавкой, чтобы чего-нибудь не случилось… Отец присоединится к нам позже, он приедет на велосипеде… И проведет с нами две недели…
Приехав, мы устроились без особых хлопот. В Дьеппе мы жили над кафе «Синица», снимали комнату у одной почтовой служащей, спали прямо на полу, на двух матрацах. Единственным неудобством была вонючая раковина.
Когда настало время идти торговать на Большую площадь, моя мать вдруг испугалась. У нас с собой была целая коллекция изящных безделушек, вышивок и украшений. Слишком опасно раскладывать все это под открытым небом в незнакомом городе… Подумав, мы решили сами ходить к покупателям, это труднее, но меньше риска быть обворованными… Идя по набережной, мы стучались в каждый дом… Ну и работенка! Шмотки весили немало. Приходилось ждать перед домом на скамейке. Наиболее благоприятный момент наступал сразу после обеда… Нужно было дождаться звуков пианино… Вот они направляются в салон!..
Моя мать вскакивает и бросается к звонку… Иногда ее принимали, иногда нет… Все же ей удавалось кое-что сплавить…
Я так надышался воздухом, что буквально обалдел от него. Я даже стал плохо спать. Повсюду мне мерещились члены, задницы, корабли и паруса… Один вид развешенного на веревках белья способен был вызвать у меня судороги… Вот оно надувается… Возбуждает… женское нижнее белье…
Сначала море пугало нас… По возможности мы старались ходить по тихим улочкам. От сильного ветра можно было схватить лихорадку. Я дрочил без остановки…
В комнате рядом жил сын поверенного. Мы делали уроки вместе. Он иногда щупал мой член, а дрочил он еще больше, чем я. Он приезжал сюда каждый год, поэтому хорошо знал типы всех кораблей. Он изучил все досконально: и такелаж, и фок-мачты… Трехмачтовые барки… Кают-компании… Трехмачтовые шхуны… Я с увлечением штудировал все это, пока мама ходила на виллы.
На пляже ее уже знали так же хорошо, как и продавца кокаина… потому что видели, как она постоянно ошивается там со своим свертком… В нем были вышивки, выкройки, дамские украшения и даже утюги… Она бы продавала и потроха, кроличьи шкурки, лапки — все что угодно, только бы «протянуть» эти два месяца.