Смерть в осколках вазы мэбен
Шрифт:
— Ты о чем, Семен? И перестань сам говорить загадками. В чем дело?
— Дело в том, что исчез дядя Сережа. — Гузько уставился на меня, словно я что-то знала, но говорить не собиралась.
А я не могла прийти в себя. То, что мне рассказал дядя Сережа, было цепью просто невероятных совпадений, странным стечением обстоятельств. Но я не могла и думать, что он…
— Подожди, Семен, — я тряхнула головой, — объясни толком, как пропал, куда, когда?
— А вот после того, как ты с ним поговорила, а потом упорхнула, счастливая вся и довольная, со своим знаменитым субъектом, —
— Понятно, — я усмехнулась. — Даже гадать не стоит, о чем они здесь спорили. Куда бы пойти набраться. Ну и что из того, что они остались? Они так каждый божий день остаются.
— Вот я и говорю, — Семен терпеливо ждал, пока я выскажусь, — они сидели себе в уголочке и мирно соображали, куда бы им лучше податься.
— Да, выбор, надо сказать, у них был большой, — не удержавшись, поддела я. — К чему же они пришли?
— Ты можешь не перебивать? — окрысился Семен. — Я так и до вечера не кончу.
— Неужели ты такой половой гигант, Семен? — Я невинно заморгала. — Хотя для всех, чувствующих язык, правильнее было бы сказать «закончу». И по смыслу, и по факту.
— Язва, — процедил Гузько, помолчал некоторое время, но потом все же пересилил себя. — Так вот, парни сидели в уголочке, обсуждали свои темы и видели, как дядя Сережа вышел из своей каморки со старым таким саквояжем. Ребят он не заметил, они вон там, за шкафом, обретались, но они его в зеркало хорошо видели. Вышел он со своим саквояжиком, значит, огляделся, потом к кабинету главного подошел, но остановился. Словно зайти хотел, но потом передумал. Постоял он так немного, постоял, развернулся и пошел к выходу. Мишка с Геркой еще удивились: что это, мол, с ним? А на следующий день он на работу не вышел. И вчера его не было, и сегодня. Домой ему звонили, но там никто не отвечает. Пробовали с родственниками связаться, но также впустую. Мишка не поленился и домой к нему слетал. Соседи говорят, что сами его несколько дней уже не видели. А вот теперь скажи, Леда, что ты об этом думаешь?
— Не знаю, — честно призналась я. В голове был полный сумбур.
— А вот мне кажется, что Воронцов пропал после разговора с тобой. Или скажешь, что я не прав?
— Семен, — я набрала в грудь побольше воздуха, — то, о чем мы говорили с дядей Сережей, касается только нас, и ни тебя, ни кого-то другого я в это посвящать не собираюсь.Хотя для меня тоже остается загадкой, почему он пропал. Ни о чем особенном или криминальном мы с ним не говорили. Не понимаю…
— А о чем вы говорили? — Семен если хотел, то мог быть очень настойчивым. — После ничего не значащего разговора люди не собирают вещички и не пропадают.
— Тебе бы в следователи податься, Семен, — я покачала головой. — А говорили мы с ним об искусстве. Я рассказывала о выставке, на которой недавно была, а он мне о народных умельцах. Но почему после этого разговора он решил исчезнуть, я не знаю.
— Да, странно получается. — Семен поднялся. — Ладно, чао, bambina. Надеюсь, что с нашим дядей Сережей ничего
Я тоже очень на это надеялась. Действительно, странно получается, если сопоставить все факты. Но все же мне казалось, что Воронцов по каким-то своим причинам, вовсе не связанным с нашим разговором, решил на время удалиться. Не надо заранее думать о плохом и излишне все драматизировать.
Работа совсем не шла на ум, и я решила немного отвлечься. Карчинский обещал мне интервью. Почему бы не воспользоваться случаем и не позвонить художнику? Я нашла его номер и направилась к телефону.
— «Галерея искусств», — отозвался бесполый равнодушный голос.
— Простите, мне хотелось бы поговорить с художником Карчинским.
— Выставка художника Карчинского закрыта, — все так же равнодушно ответил на другом конце провода некто.
— Подождите, — я растерялась, — как закрыта? Она же должна работать еще. почти неделю.
— Выставку вынуждены были свернуть. К сожалению, ничем не могу вам помочь.
— А где сейчас можно найти Карчинского? — Я отчаянно пыталась удержать собеседника. — Не могли бы вы дать мне телефон его мастерской?
— Вообще-то… — собеседник заколебался, — мы не даем справок. — Но все же смягчился:
— Хорошо, записывайте.
Я схватила первый попавшийся обрывок листа, какую-то ручку и торопливо нацарапала заветные цифры. Ну и ну! Выставка закрыта раньше срока. Вот тебе и известность, и популярность! Закрыли, и все.
— Спасибо, — горячо поблагодарила я бесполого музейного работника, — вы мне очень помогли.
— Пожалуйста, — в голосе не прибавилось ни тепла, ни радушия, — до свидания.
Теперь мне предстояло добраться до Карчинского и выяснить, что к чему. Но прошло полчаса, а я все так же безуспешно набирала номер и слушала короткие гудки. Скоро у меня самой в голове начало гудеть. Сотрудники пытались оторвать меня от телефона, возмущались, злились, но я оставалась твердокаменной и даже железобетонной. Перепробовали и угрозы, и шантаж, но в конце концов смирились с тем, что до обеденного перерыва я им аппарат не уступлю.
— Да, слушаю, — от неожиданности я чуть не выронила трубку. — Алло, я слушаю. Говорите.
— Добрый день, Владимир Иванович. Простите, что пришлось вас побеспокоить. Это Леда.
— Леда? — Возникла небольшая пауза, словно он старался вспомнить меня. — Ах, это вы! Простите. У меня сейчас такая запарка. Вы не могли бы позвонить попозже?
— Конечно, Владимир Иванович, — я вовсе не собиралась так быстро сдаваться. — Я звонила в галерею, и мне сказали, что вашу выставку закрыли. Но разве такое возможно?
— Как видите. Я как раз сейчас занят перевозкой картин и экспонатов. Знаете, без присмотра моих помощников нельзя оставить ни на минуту. Вот и приходится лично наблюдать, чтобы все было упаковано должным образом и аккуратно перевезено. Вы знаете, — к нему вернулась былая словоохотливость, — гораздо больше меня беспокоит предстоящая выставка в Москве. Я даже распаковкой не стану заниматься. Пусть несколько дней все полежит, а потом начнем отправлять в Москву. И сам туда хочу отправиться пораньше.