Смерть в ритме танго
Шрифт:
– А вон он, за сквером торчит, – охотно пояснил мальчишка, а потом спросил: – Вы из милиции, да?
– С чего ты взял? – поинтересовался Кирилл.
– А от вас ментурой несет, – радостно пояснил пацан. – У меня отец участковым работает, так от него так же пахнет. А еще у вас из-под пиджака кобура торчит.
– Угадал, – усмехнулся Кирилл. – Отец на работе?
– Ага. Вон там отделение, за магазином, если надо. Бабахин его фамилия, Петр Иванович.
Выпалив это, пацан убежал. Кирилл почесал макушку, поправил портупею и застегнул пиджак. Под мышками на бока стекали теплые потные ручейки.
Сквер принес легкое облегчение. Высокие тополя смыкались над головой, не давая солнцу разгуляться. И хотя солнце все еще нещадно палило землю, под ногами уже шуршала кое-где опавшая пожелтевшая листва. Этот размеренный шорох под ногами всегда действовал на Кирилла как успокоительное средство. Листва была еще влажной, поэтому ее еще не жгли, не сгребали в кучи, да и было ее не так уж много. Большинство листочков были еще зелеными и находились на своих положенных местах.
– Лето быстро пролетело, тополя осыпались. Отошел загар от тела, но остался сифилис, – мрачно продекламировал Кирилл, глядя вверх.
Сквер кончился быстро. Сразу же после выхода из него, Кирилл уперся в облезлую пятиэтажку, построенную еще при Никите Сергеевиче, и носившую его фамилию. Войдя в подъезд, Кирилл ощутил сильный запах дешевых сигарет и кошачьей мочи. В подъезде было сыро и душно, несмотря на то, что окна между этажами были выбиты. На стене кто-то очень остроумный намалевал маркером главный атрибут мужского тела и сделал соответствующую подпись из трех букв. Потолок был загажен жжеными спичками. На давным-давно побеленном потолке красовались отпечатки грязных подошв. Видимо подъезд был единственным местом, где молодежь чувствовала себя в полном порядке.
Кирилл поднялся на третий этаж. Дверь под номером двенадцать не радовала своей красотой. Впрочем, на третьем этаже только десятая квартира блистала новенькой железной дверью. Кирилл шумно выдохнул и надавил на звонок. Этажом ниже громко залаял пес. Может быть как раз тот самый, шоколадный Бонд, который и нашел труп.
За дверью двенадцатой квартиры не послышалось даже шороха. Кирилл тщетно давил на звонок, но хозяин либо не мог подойти к двери, либо просто отсутствовал дома. Зато за соседней дверью раздался шуршащий металлический звук, потом клацнул замок. Дверь приоткрылась, и Кирилл увидел, как в узкой щели показалась старушечья головка, зыркавшая глазами, поверх блестящей цепочки.
– Чего шум поднимаете? – противным скрипучим голосом спросила она. – Сейчас милицию вызову. Не видите, нет его. На работу ушел.
– Я и есть милиция, – ответил Кирилл, протягивая перед собой удостоверение. – Сосед ваш где работает?
Бабуся бдительно нацепила очки и тщательно исследовала удостоверение. Потом она захлопнула дверь и отперла ее, сняв цепочку. Лицо ее выражало тревогу.
– Да что случилось то? Такой приятный мужчина. Ни шума, ни гама… Или с ним что-то произошло?
– Работает он где? – терпеливо переспросил Кирилл.
– Газетами торгует у вокзала. Да вы входите, входите…
Бабуся посторонилась. Кирилл вошел в квартиру, углядев стоявший на полочке старенький телефон, красиво декорированный синей изоляционной лентой.
– Можно позвонить? –
– Пожалуйста, – ответила бабуся, угодливо заглядывая Кириллу в лицо. – Товарищ полковник, а вы не можете моего соседа сверху пугнуть? А то весь день музыка бум-бум, бум-бум, будто шваброй по голове. А?
– Пугну, – пробурчал Кирилл. – Алло? Ларичев? Шурик, бегом к прокурору, бери санкцию на обыск в квартире… сейчас… Донцула Дмитрия Николаевича, проживающего по адресу Кривой переулок, шестнадцать «в».
– С чего бы это вдруг? – удивился на том конце провода Ларичев, а потом шумно ахнул. – Неужели?..
– Возможно. И наряд сюда и к вокзалу. Соседка говорит, он газетами там торгует. Тихомирова опознала его на кладбище. Пулей, Шурик, пулей, пока он неладное не почуял.
Старушка грузно села на табуретку, прижав руки к сердцу. Кирилл запоздало вспомнил, что кроме него в комнате есть еще один человек. Он обернулся.
– Что случилось? – помертвелыми губами прошептала перепуганная бабуля.
– Возможно, ничего, – хмуро произнес Кирилл. – Но на всякий случай, дверь сейчас за мной заприте и если что – соседа к себе не пускайте. В случае чего вызывайте милицию.
На какие пружины нажимал Шурик Ларичев – неизвестно, но опербригада прибыла на место уже через двадцать минут вместе с подписанным ордером на обыск. Видимо, маньяк уже в печенках сидел у всех, кто служил в правоохранительных органах, так что особых проблем не было. Раньше чтобы получить санкцию на обыск требовалось больше, чем просто внезапное озарение милиционера. Но подогреваемый журналистами прокурор решил проявить хоть какие-то действия. Все равно никаких улик против маньяка не было. Точнее их была целая куча, да вот подозреваемых не было ни одного, хоть убей.
Вызвав в качестве понятых ту же самую бабульку и восемнадцатилетнего парня из квартиры сверху, милиционеры, в присутствии подоспевшего участкового с громкой фамилией Бабахин, принялись вскрывать дверь. Бабулька с любопытством смотрела на действия милиционеров и с легким презрением на своего соседа сверху. «Смотри, мол, вот и к тебе такие приедут», – говорил ее вид. Парень ничуть не смущался. Бабкино мнение ему явно было до лампочки.
Замок у Донцула был простеньким, так что длительного сопротивления дверь не оказала. В квартире было тихо. Ввалившись внутрь, милиция принялась за методичный обыск. Кирилл огляделся по сторонам.
Квартира несла на себе отпечаток бедности. Вряд ли Дмитрий Донцул жил богато, если из мебели имел самый необходимый минимум, обои менял в последний раз еще до перестройки, а пол не красил минимум лет пятнадцать. На полу лежал буро-красный ковер, выцветший и потертый. Желто-коричневые шторы имели такой вид, будто ими небрежно вымыли пол, потом не выстирав, повесили на гардину, на которой вместо крючков висели канцелярские скрепки. На окне умирал алоэ. Земля в горшке давно превратилась в камень. Цветок не поливали уже очень давно. Кириллу стало жалко растение, но, помня, что трогать здесь ничего нельзя, он подавил в себе желание полить несчастный сукулент. Вместо этого он подошел к двери в кладовку и распахнул ее, а, распахнув, окаменел на месте. Он понял, что теперь все встало на свои места.