Смерть в Сингапуре [сборник]
Шрифт:
Вот тут самое время упомянуть о том, что дом Шмидтов располагался напротив одной из вершинок треугольного парка в западноберлинском районе Кройцберг. Стена прошла буквально по вершине парка, от которого подъезд Шмидта отделяли лишь пятьдесят метров. Шмидтов всегда радовал этот зеленый пятачок среди камня городских домов и улиц.
Маас прервался, чтобы промочить горло глотком вина. Похоже, ему очень нравилась роль рассказчика.
— Проработав несколько месяцев на низкооплачиваемой должности, герр Шмидт стал проводить много времени в спальне третьего этажа, глядя на зеленый островок по ту сторону Стены. Потом начал подолгу
Старший Шмидт воспринял эту новость без особых эмоций. Возобладал инженерный практицизм. Он спросил сына, давно ли та забеременела? Оказалось, два месяца назад.
Шмидт посоветовал Хорсту не жениться немедленно, но взять Лизу с собой. Он посвятил Хорста в свои планы — прокопать тоннель из подвала в треугольный парк. По его расчетам, они могли управиться за два месяца, работая по четыре часа в будни и по восемь — в субботу и воскресенье. Он сказал также сыну, что Бёмлеры будут постоянно крутиться в доме, если он прямо сейчас женится на Лизе. Хорст спросил, можно ли ему рассказать Лизе об их планах, чтобы она не волновалась о будущем. Старший Шмидт неохотно согласился.
Следующей ночью Шмидт и его сын начали копать тоннель. Задача оказалась не такой уж сложной, если не считать трудностей с землей. Ее насыпали в мешки, которые фрау Шмидт сшила из простыней, и по выходным вывозили на многочисленные пустыри города.
Вход в тоннель герр Шмидт замаскировал ящиком для инструментов, который при необходимости легко сдвигался в сторону. Тоннель освещался электрическими лампами. Крыша поддерживалась стойками, которыми герр Шмидт запасся совсем для других целей еще до того, как появилась Стена между Востоком и Западом. На пол он постелил линолеум. К началу августа строительство практически закончилось. И если б не опыт и мастерство герра Шмидта, сегодня я не рассказывал бы вам эту историю.
По расчетам Шмидта, тоннель должен был выйти на поверхность в крошечной туевой рощице. Лаз закрывал металлический щит. Над ним оставался тонкий слой земли, который разлетелся бы при хорошем толчке снизу. Из-за столь педантичного подхода прокладка тоннеля заняла чуть больше времени, чем замечалось. У Лизы шел четвертый месяц беременности, и она все больше нервничала, допытывалась у Хорста о его намерениях. Наконец он привел ее в дом и показал вход в тоннель. Возможно, сказалась ее беременность, возможно, страх расставания с родителями, но молодые поссорились. Случилось это за сутки до той ночи, на которую герр Шмидт запланировал побег на Запад.
Короче, Лиза прибежала домой и обо всем рассказала отцу. Наш добрый капитан быстро смекнул, что к чему, и посоветовал Лизе помириться с Хорстом. Во-первых, сказал он, вы любите друг друга, а во-вторых, для нее может и лучше родить на Западе, где она сможет жить с мужем.
Следующим вечером, уладив отношения с Хорстом, Лиза собрала маленький чемодан, попрощалась с родителями и направилась в дом Шмидтов.
Они выпили по чашечке кофе, а
Шмидт сдвинул ящик для инструментов, открыв зев тоннеля, в дверном проеме возник капитан Бёмлер с пистолетом в руке. Сказав, что сожалеет, но не может поступить иначе, потому что он — слуга народа и не может поступиться принципами, даже если речь идет о самых близких друзьях. Лизе он приказал подняться наверх и идти домой. Перепуганная, она подчинилась. Шмидтам капитан Бёмлер приказал повернуться к нему спиной, а затем хладнокровно застрелил всех троих.
Вытащил их наверх в гостиную и направился на поиск фо-по, охранявших этот участок Стены. Отправил их на выполнение какого-то мифического задания, пообещав, что будет патрулировать Стену в их отсутствие. А когда фопо ушли, выволок тела на улицу, подтащил ближе к Стене. Между ними разбросал нехитрые пожитки, которые Шмидты хотели взять с собой. Трижды выстрелил в воздух, перезарядил пистолет, выстрелил еще дважды. Прибежавшим на выстрелы фопо капитан заявил, что перестрелял семью Шмидтов, пытавшихся бежать на Запад. Дом он приказал запереть и опечатать, чтобы на следующий день провести обыск.
Тела увезли. На следующее утро капитан Бёмлер осмотрел дом, уделив особое внимание подвалу. В рапорте он указал, что дом находится слишком близко от Стены, чтобы оставлять его незаселенным, но отдать его можно лишь людям, в чьей лояльности нет ни малейших сомнений. Начальник Бёмлера использовал свои связи, и капитан вместе с семьей вселилися в дом, которым он столь восхищался, получив в придачу тоннель на Запад.
Маас допил вино.
— А что случилось с девушкой? — спросил я.
— Ей не повезло, — вздохнул Маас. — Умерла при родах.
Он позвал бармена и минуту спустя тот принес ему бокал вина, а нам — по рюмке водки. Едва он вышел с пустым подносом, Маас продолжил.
— Не повезло и капитану Бёмлеру. Ему не присвоили очередного звания. Более того магистрат наметил снести квартал, в котором находился дом капитана, и построить там большой склад. Без окон, с глухими стенами. Вот капитан Бемлер и решил получить с тоннеля хоть какую-то мзду. К счастью, о его намерениях я узнал раньше других.
— Вы хотите пять тысяч долларов? — спросил Падильо.
Маас сбросил пепел с кончика гаванской сигары.
— К сожалению, герр Падильо, цена несколько выше той, что я называл ранее моему хорошему другу, герру Маккорклу. Поднялась она лишь пропорционально активности, с которой вас ищут ваши друзья с Востока… и, должен добавить, с Запада.
— Сколько?
— Десять тысяч долларов, — он выставил вперед руку, блокируя наши возражения. — Не возмущайтесь, пожалуйста, я не требую невозможного. Вы расплатитесь со мной в Бонне после вашего возвращения. Естественно, наличными.
— Откуда такое великодушие, Маас? В прошлый раз вы требовали, чтобы я принес деньги с собой.
— Времена меняются, мой друг. Я узнал, что моя популярность в Восточном Берлине, а это мой дом, знаете ли, заметно снизилась. Должен признать, что меня тоже ищут, хотя и не так активно, как вас.
— Какую они назначили за нас цену? — спросил Падильо. — Естественно, неофициально.
— Сумма предложена немалая, герр Падильо. Сто тысяч восточногерманских марок. То есть двадцать пять тысяч западногерманских или семь с половиной тысяч долларов. Как видите, я отнюдь не жадничаю.