Смерть в своей постели
Шрифт:
Шаланда рванулся было к Худолею, но в дверях появился Андрей, и все невольно повернулись к нему. Только сейчас Пафнутьев обратил внимание, что все это время Андрея не было в комнате.
— Я, Павел Николаевич, осмотрел дом.
— И что?
— Знаете, ощущение какой-то бесконечности. Здесь надо прожить не меньше месяца, чтобы не опасаться заблудиться.
— Люди-то есть в доме?
— Изредка попадаются. Публика сложная.
— В каком смысле?
— Нервные, самолюбивые, с ярко выраженным чувством собственного достоинства.
— Разберемся, — сказал Пафнутьев. — Может быть, нам так поступить, Андрей… Занимай позицию внизу и никого не выпускай.
— Мудрость руководителя в том, чтобы не давать невыполнимых заданий, — усмехнулся Андрей.
— Я дал именно такое задание?
— Да, Павел Николаевич. Помимо главного выхода, есть еще один — через застекленный зимний сад.
— Тут есть зимний сад?
— А из сауны дверь ведет на обзорную площадку, а с нее гранитные ступени спускаются к бассейну. Не говоря уже о том, что с крыши по вертикальной лестнице можно напрямую спуститься во двор.
— Какой кошмар! — ужаснулся Пафнутьев.
— Я еще не сказал об отдельном выходе из подвала. Кроме того, из дома легко выбраться и через гараж.
— Это как? — не понял Шаланда.
— В гараж можно пройти из прихожей. Три-четыре ступеньки вниз и узкая дверь. На воротах нет никакого замка, они запираются изнутри. Хорошими такими коваными штырями.
Пафнутьев постоял молча, обвел всех взглядом, словно предлагая подивиться необычности дома, в котором они оказались, повернулся к Андрею.
— Надо, чтобы хозяйка провела нас по дому.
— Это невозможно, — сказал Андрей.
— Почему?
— Пьяная. Вдребезги. Бросается предметами первой необходимости.
— Тапочками?
— В основном, стеклянными предметами, Павел Николаевич.
— Какой кошмар, — повторил Пафнутьев.
— Бутылки, стаканы, рюмки…
— Какой кошмар!
Чем дольше ходил Пафнутьев по объячевскому дому в сопровождении Вохмянина, тем больше охватывало его какое-то странное состояние, в котором он и сам не мог разобраться.
Изумление, озадаченность? Было, но не они, не эти чувства определяли его впечатление. Скорее, подавленность, угнетенность. Да, дом давил, и не только тем, что в одной из его многочисленных комнат лежал труп хозяина с продырявленной головой, нет. И не своей недостроенностью — в углах стояли свернутые ковры, по дому были разбросаны обрезки плинтусов, вагонки, древесная пыль лежала на подоконниках, к ногам липли опилки и стружки, кое-где в углах можно было увидеть стопки кирпичей, мешки с цементом, но и этого всего Пафнутьев почти не видел.
Подавляли размеры.
Было совершенно ясно, что никогда этому дому не быть наполненным голосами, людьми, музыкой и светом, невозможно было представить семью, которая жила бы здесь в мире и согласии. Неожиданно появились большие деньги, им нужно было найти применение, и Объячев вложил их в дом, приобретя
— Крутовато, — бормотал время от времени Пафнутьев. — Крутовато, — повторял он, столкнувшись еще с какой-либо особенностью этого громадного, но достаточно бестолкового сооружения. — И сколько же земли при этом домике?
— Сорок соток, — ответил Вохмянин.
— Ничего. Терпеть можно. А это… Люди?
— Что люди? — не понял телохранитель.
— Сколько людей предполагалось сюда поместить?
— Костя не любил об этом говорить.
— Костя — это кто?
— Объячев.
— Он был для вас просто Костя?
— Да, — помолчав, ответил Вохмянин. — Чаще всего именно так — Костя. При чужих людях я его называл по имени-отчеству, а чаще вообще никак не называл, мне не положено было возникать при посторонних, меня как бы и не было.
— Так сколько людей собирается жить в этих хоромах?
— Точно сказать не могу, но все шло к тому, что человек пять, может быть, семь.
— Нормально, — кивнул Пафнутьев, но Вохмянин уловил насмешку в его голосе.
— Знаете, поначалу меня это тоже сбивало с толку, я имею в виду размер дома. Но потом привык и согласился с Объячевым. Он человек большой, ему нужен кабинет, нужна спальня. Жене тоже нужна спальня. Он может задержаться в городе, в своем кабинете засидеться с друзьями… Жена должна иметь возможность от всего этого отдохнуть.
— Разумно, — кивнул Пафнутьев.
— Каминный зал — место общего сбора, столовая — сами понимаете. Две-три комнаты нужно всегда иметь для гостей. Согласны?
— Вполне.
— Дальше… Домработница, секретарша, телохранитель… Все должны иметь свой угол.
— Я смотрю, тесновато вам здесь было?
— Случалось, — усмехнулся Вохмянин, скривив маленькие свои губки. — С кого начнем?
— С жены, мне кажется, будет уместнее.
— С чьей жены?
— Объячевской. К вашей заглянем попозже. Не возражаете?
— Послушайте, Павел Николаевич… Я правильно назвал ваше имя? Так вот, этот вопрос вы мне не задавайте. Никогда. Потому что я никогда не возражаю. Такая у меня здесь была роль. И я ее хорошо усвоил.
— Вы же сами говорите, что эта роль у вас была… Ее больше нет. Нравится это вам или не нравится.
— Понял, — кивнул Вохмянин. — Вот ее комната.
Пафнутьев подошел к двери, прислушался. Из комнаты доносились стоны, вскрики, хрипы, какие-то причитания. Он недоуменно посмотрел на Вохмянина.