Смерть во фронтовом Киеве
Шрифт:
В комнате посетитель присвистнул:
– Бог ты мой! Это ж кусочек прекрасных двадцатых! Эра джаза.
«Причем тут джаз?» – Сураев подоткнул одеяло и уселся на кровать. Незваный гость, не дождавшись приглашения, устроился в кресле.
– А для чего у вас призматический монокуляр? За соседкой подсматриваете?
О чёрт, о тёмный демон Асаг! И правда, половинка бинокля на портативном штативе, красуется на подоконнике. Да кто ж его знал?
– Вышел я из того возраста.
– Или ещё
– Вы что же – частным сыском подрабатываете?
– Это мой телевизор. Системы TVW.
– Какой системы?
– Ти-ви-виндоу, – буркнул Сураев. – Цветной экран вон там, в окне через улицу. Сегодня ещё не включали. А звук ищу в радиоле на УКВ.
– Ясненько…
И вовсе не ясненько. Те чудаки в соседнем доме не признают занавесок, и если бы хватило совести, мог бы увидеть там немало интересного не только на экране. Вот только без охов-вздохов… Что он там несёт?
– …серьезный разговор в наше время следует начинать с декларирования своей политической позиции. Моя проста: я поляк…
– Поляк? – не удержался Сураев. Ну и поляки пошли – ни польского носа, ни польского гонору! Врёт. Но вот зачем?
– …и в братоубийственной распре трёх здешних общин я не участник. Я за порядок, за защиту прав человека, за сохранение культурных ценностей города, принадлежащих всему славянству и всему человечеству. Как представитель своего национального меньшинства я буду добиваться возвращения нам костёлов, официального извинения за уничтожение кладбищ и открытия польских школ с бесплатной перевозкой детей автобусами.
Да это, похоже, первая польская программа, выдвинутая в Киеве после оккупации поляками в 1920 году! Спросил уже полюбезнее:
– Я должен ответить подобной декларацией?
– А зачем? Если положение у вас приблизительно такое же – разве нет? А симпатия к угнетённой в прошлом коренной нации уравновешивается принадлежностью к русской культуре – ведь правильно?
– В общем и целом. Признаться, я не голосую на выборах – как только это стало позволительным. Пусть они сами решают свои проблемы.
– Они?
– Эти самые, как вы сказали, что коренной нации. Только одни из них говорят или пытаются говорить на своем языке, а с другой стороны фронта они же, да только «русскоязычные». А настоящих русаков тут очень мало, они такая же редкость в городе, как поляки, или как мы, ассирийцы.
– Спорное суждение.
– Для меня достаточное. И если вы намерены, наконец, перейти к делу, хочу… предупреждаю, что запишу наш разговор. Прослушать мы уже не сможем, а вот на запись батареек ещё хва…
Осекся Сураев, потому что гость
– Никаких записей!
– Да ради Бога! Нет так нет! И мне, собственно, не нужны никакие записи, – примирительно забормотал Сураев, нисколько, впрочем, не испугавшийся, а скорее даже довольный, что гость перестал ломать перед ним комедию. – Тем более что ничего нового я и не мог бы сказать. Чего ж записывать? Позвольте вас проводить.
– Пре-кра-тить! Я пришел, чтобы кое-что рассказать, а не для того, чтобы выслушивать всякие глупости! Вы попали в скверную историю, Сураев. Убит чиновник ООН, и очень может быть, что это политическое убийство. А свидетели таких убийств, как известно, долго не живут.
– Ну знаете! Генка… то есть Флоридис, убит случайно, в перестрелке. Под той очередью каждый из нас мог лечь – а то и все сразу…
– Имеются результаты вскрытия. Пуля в нём не из пулемета, не из того ПК. Это точно.
– Ладно, пусть Генка погиб не так… Хоть и не понимаю, почему обязан вам верить. Однако он не Джон Кеннеди какой-нибудь и не…
– Кто?
– Не важно, пустяки, – Сураев чуть не назвал российского президента, но передумал, потому что по-прежнему не верит «легенде» своего гостя и теперь не хочет ему это показывать. – Главное: кто станет убирать свидетелей в нашем-то борделе?
– Сравнение не лучшее, – как ни в чём не бывало возвратился гость к прежней манере человека образованного и вежливого, – нормальный бордель как раз хорошо организован.
– Надо же: «свидетели долго не проживут…». Да нас там пятеро было. Вы что ж – к каждому обращались? И чего, собственно от нас хотите?
– Попробую по порядку. Нет, совсем запутали… Я выбрал вас, изучив ваши показания.
– Отчего ж именно меня?
– Во-первых, вы абсолютно вне подозрений. Давняя дружба с пострадавшим. При этом отношения чисто сентиментальные, без деловой подоплеки. То есть, до самого недавнего времени… Вот только переписка была, полагаю, нелегальной, а?
– Нет, мы не переписывались, – насупился Сураев.
– Во-вторых, вы единственный, кто сможет, на правах старого друга убитого, выйти на его семью, а через неё – на его фирму. При наших нынешних порядках, в этом, как вы изволили выразиться, борделе это единственный реальный путь к убийце.
– А вам зачем в этом деле ковыряться? Насчет политических убийств я как-то не осведомлен, вам виднее, а вот обыкновенные заказные в этой стране обычно не раскрываются.
– Хаос должен ведь закончиться. Наши будущие демократические выборы никто не признает, если здесь будут безнаказанно убивать людей ООН.