Смерть знает, где тебя искать
Шрифт:
– Как она? – поинтересовался Григорий.
– В себя пока не приходила, – осторожно ответил Федор Иванович, – хотя кто ее знает? Времени прошло достаточно… Если хотите, я вас сведу с дежурной медсестрой, она должна знать больше моего.
– Нет, что вы, не надо ее беспокоить. Погодите минутку, разговор с ней уже ничего не изменит, – Федор Иванович принялся пристраивать цветы в трехлитровую банку. Чисто машинально сосчитал розы, получилось двенадцать. Заведующий лабораторией считал вслух, и поэтому последняя произнесенная
– Не может быть, мы же тринадцать везли!
– Четное получается, – развел руками Федор Иванович, – как на похоронах.
– Не могли мы ошибиться, – вставил Григорий, – уж мы-то толк в цветах знаем, никогда бы такой ошибки не допустили, – и вдвоем братья пересчитали цветы.
– Точно, двенадцать, – растерянно сказал Илья, – первый раз со мной такое.
– Ничего страшного, я в приметы не верю.
– Вы же не себе цветы оставляете, подарите, а женщины подобные мелочи чувствуют.
Федор Иванович быстро нашел выход из создавшейся ситуации, вынул один цветок и поставил его в высокий стеклянный мерный цилиндр.
– Теперь все правильно – в одном букете одиннадцать, а в другом – один. Формальности соблюдены.
Братья переглянулись. Им не надо было много говорить друг другу, взаимопонимание наступало, стоило лишь встретиться глазами.
– Вы про анализ говорили.
Федор Иванович, гордый тем, что сумел совершить открытие, достал карточку с результатами анализа.
– Я каждую цифру, которую определил, в памяти по несколько дней держу – привычка такая. А вдруг понадобится? Один анализ, второй.., цифры совпали, вот я и понял, что девушка и есть ваша родственница.
– Ошибки быть не может?
– Никогда, – убежденно сказал Федор Иванович. Он уже сообразил, братья не так уж сильно любят свою родственницу, иначе бросились бы в палату, чтобы увидеть пострадавшую собственными глазами.
Григорий вчетверо сложил листок и сунул в карман.
– Спасибо. Нам бы ее посмотреть.
Федора Ивановича немного покоробило, что братья не называют родственницу по имени, но потом он нашел этому объяснение.
«Стесняются, думали инкогнито анализ сделать, но не получилось.»
– Хотелось бы посмотреть хоть одним глазком, – мечтательно произнес Илья.
– Я вас проведу. Только в реанимации порядки строгие, без белых халатов туда нельзя.
– Разве нас кто-нибудь увидит?
– Увидит, не увидит, какая разница? – улыбнулся Федор Иванович. – Бактерии и вирусы спрашивать разрешения не станут.
Белых халатов в лаборатории хватало. Отыскали два самых больших, и братья Вырезубовы облачились в них. На головы надели белые хирургические колпаки и выглядели теперь как заправские хирурги-мясники.
– Вам не влетит, что вы нас провели?
– В больнице все свои. Я вас и показывать никому не стану. Палата в конце коридора, дежурная не увидит, я
Мужчины вышли из лаборатории, и Григорий внимательно проследил взглядом, куда спрячет ключи Федор Иванович после того, как закроет двери. Они исчезли в кармане брюк.
Время было позднее – после отбоя, и больные из других отделений уже давно спали. Лишь запах табачного дыма еще не до конца выветрился с лестничных площадок.
"Реанимация”, – известила табличка над перегородкой из стеклоблоков.
– Я первым пойду, – Федор Иванович шагнул за дверь.
Дежурившая медсестра, заслышав шаги в коридоре, тут же выглянула из своей ниши. Завидев Федора Ивановича, удивилась: тот, как заведующий лабораторией, работал в одну смену, днем.
"С женой поругался, наверное, вот и задерживается”, – подумала девушка.
– Федор Иванович, – негромко позвала она, – что это вам не спится, не отдыхается?
– Сама знаешь, припахали меня. Тут родственники приехали к нашей больной, я их заведу, все аккуратно будет.
В полумраке коридора трудно было рассмотреть двух мужчин в белоснежных халатах и колпаках. Удостоверившись, что заразу по реанимации разносить никто не собирается, девушка вернулась и села за стол. Вся ответственность теперь лежала на Федоре Ивановиче. Понятно, не юридическая, а моральная.
Негромко скрипел старый, разболтанный паркет.
– Здесь, – Федор Иванович приоткрыл дверь в палату с двумя кроватями.
Братья Вырезубовы скользнули следом за ним. Григорий тут же оценил обстановку: вторая кровать пуста.
Он подошел к Рите Кижеватовой и удовлетворенно хмыкнул. Ошибки не произошло, перед ним находилась беспомощная беглянка. Даже если бы ее лицо было обезображено швами и бинтами, перевязанные запястья красноречиво напоминали о веревках, которыми связывали проститутку по кличке Лиса.
– Она, – сказал Илья и тронул девушку за плечо. Та застонала, но глаз не открыла.
– Она в себя никак прийти не может, – стараясь подпустить в свой голос побольше сочувствия, отвечал заведующий лабораторией.
– Ее машиной сбило?
Федор Иванович абсолютно органично воспринимал то, что братья говорят шепотом, хотя, как медик, понимал, девушка не отреагирует, даже если у нее над ухом станут кричать. Другое же объяснение тихому разговору ему и в голову не приходило.
– Да, я узнал. Ее милицейская машина подбила. Она шла по дороге, а потом под колеса бросилась. Но точно я вам сказать не могу. Может, позвать медсестру, она в курсе?
– Не стоит.
В темной комнате практически терялись из вида лица, руки, были различимы лишь белые халаты и колпаки. От этого братья казались Федору Ивановичу какими-то фантастическими существами, лишенными ног, кистей рук и голов. Лишь иногда ярко-белые зубы вспыхивали в полумраке.