Смертельная игра
Шрифт:
– Похоже? – спрашивает он голосом глухого.
Я киваю в знак согласия.
Малмаламеньше выбирает вторую пластинку и вставляет ее перед первой. К очертаниям лица добавляется теперь нос. Это не совсем нос моего приятеля. Крылья носа у того были толще, я жестами объясняю это Максиму, который блестяще поправляет деталь. Потом появляются зенки, лопухи, щетки. липучки, перья. Время от времени я даю ценные указания, но этот плут Малмаламеньше «чует» моего голубчика. Когда портрет воссоздан, я даю ему оценку «вопиюще правдивого». Мой приятель, бумажный зануда, делает фотографию
– Пять минут, – бросает он, исчезая в черной комнате, где проявляет негативы.
В ожидании я выкуриваю две сигареты. Любимая мозоль его не обманула: появилось солнце. Слышно, как голосит мелкая птичья сволочь на крышах. Я думаю о малышке Грете. Лучше бы я ее знал, когда она выдавала свой номер в стриптизе. В чем мать родила, малышка могла, наверное, выдавить мужскую слезу. Почтенное собрание несло ощутимые потери. Пожилые господа, сопровождаемые благообразными женами в камешках и бородавках, после кабаре накачивались двойной порцией сердечного. Что касается учащихся колледжей, не думаю, чтобы они принимались за теорему Пифагора после такого сеанса?
– Вот! – объявляет Малмаламеньше, появляясь с двумя совсем свежими оттисками.
Он прикрепляет один из них кнопками к доске и, вооружившись специальным карандашом, принимается искусно его отделывать. Я присутствую при удивительном явлении. Оттиск перестает быть мертвым. Он оживает и приходит в движение. Теперь это настоящая фотография, а не фоторобот.
– Остановись, хватит! – кричу я Леонардо да Винчи от антропометрии.
– Я никогда не пью между едой, – отвечает он мне. С Малмаламеньше поссориться невозможно. Более того, можно ли с ним договориться! Я останавливаю его волшебный карандаш.
– Чудесно! Чудесно! – реву я.
Ору я так громко, что с верхнего этажа появляется какой-то парень, решивший, что зовут на помощь. Я принимаю самое мудрое решение: давать Малмаламеньше письменные инструкции. Они коротки.
«Размножить ретушированные фотографии и, после того, как первый экземпляр будет торжественно вручен мне, раздать их всем службам».
Малмаламеньше соглашается. Он горд собой. Удоволенный, он изложит своей крольчихе эйфорию победы таким лаконичным стилем, что в ближайшее утро проснется кавалером медалей отца-героя всех степеней.
– Я передам вам первый оттиск через четверть часа, – обещает он.
– Спасибо, – говорю я, – и браво. Привет детишкам, поцелуй супругу и всех благ будущему потомству.
Засим я иду напротив засосать кружечку, потому что шукрут, как и семена редиса, требует, чтобы его обильно поливали.
Глава V,
Что называется, прийти в ярость
Два дня проходит, не принося никаких новостей. Откровенно скажу, я разочарован. Это большая редкость, чтобы следствие, которым руководит знаменитый Сан-Антонио (позвольте мне позолотить пилюлю, расходы я оплачиваю), топталось на месте. Старик корчит такую рожу, от вида которой всем крокодилам Нила приснились бы кошмары.
Утром третьего дня, как сказано в Евангелии, в ту минуту, когда я заваливаю в Бульдог-хаус,
Если Старик меня ждет, это значит, что он готов дать разнос. А когда он не в духе, лучше не дать ему перевести дух.
Прыгаю в гидравлический лифт. Я бы быстрее поднялся на цирлах, бикоз аппарат не очень торопится, но когда садишься в лифт на эшафот, скорее испытываешь желание поднять паруса в сторону прекрасной американки. (Христофор для дам.)
– А! Вот и вы, комиссар!
Черт возьми! Это еще серьезнее, чем я себе представлял. Когда Старик одаривает меня моим званием, это значит, что он готов его у меня отобрать.
Он стоит против отопительной батареи – это его любимое положение – строго по стойке смирно. Ну совсем как гренадер, готовый получить дюжину зарядов в брюхо. Стиль: гвардия умирает, но не сдается!
– Да, шеф, – храбрюсь, – вот и я.
Вы знаете, что я обладаю всеми достоинствами, сверх того достаточным количеством недостатков, одни милее других. Единственное, я не особенно терпелив, и, когда кто-то хочет разыграть меня, важничая с видом важной персоны, даже если речь идет о моем рахитичном начальнике, как говорит Берю, я готов послать его к монахам.
– Вы пообещали мне скорую развязку, – брызгает слюной Старик...
Мой нос прохладней, чем ляжки служанки, взгляд неподвижен, я жду продолжения.
– А я не вижу результата, – с горечью заключает король клейких папильоток.
Дорогуша воображает себя мадам Бовари.
– Патрон, я...
Лишь только я принимаюсь возражать, он начинает перебивать.
– Вы что? – гремит он. – Вы позволяете у себя под носом угробить девушку, за которой я поручил вам следить... И вы неспособны разыскать убийц! Каждое утро представитель американского посольства звонит мне, чтобы справиться, как идет следствие, потому что эти господа имеют большой зуб на погасшую фройляйн Грету и ее банду, уверяю вас.
– Сожалею, патрон, но мы приняли все необходимые меры, чтобы добиться результата. Наши люди осмотрели все отели и гаражи в Париже, чтобы составить список людей, имеющих «мерседес-190». Мы тщательным образом изучили распорядок дня этих персон. Ни один из них не мог быть замешан в покушении в поезде. В то же время фоторобот человека, который дернул стоп-кран, был разослан по всей Франции и за границу – ничего! Как будто он испарился! Авто тоже... Все, что я могу сделать, это подать в отставку.
– А! Ну да.
Скажу вам как безработный безработному, номер с отставкой – это блеф. Как только босс начинает слишком бузить, я ему тресь в лоб отставкой – и он тут же смягчается. Подумаешь, сегодня остался в дураках я, завтра – кто-то другой. Но он не собирается заголяться для порки, а взнуздывает боевого осла и прыгает в седло.
– Вы находите, что сейчас подходящее время, чтобы говорить такие вещи, Сан-Антонио? Отставка! Прекрасное решение, браво, это легко!
Он набрасывается на меня, как старая непробиваемая дева на брачное объявление, берет меня за лацкан, пропускает средний палец в прорезь для моих будущих наград и говорит: