Смертельно безмолвна

Дьюал Эшли

Несусь по лесу, присвистывая. Когда дело касается чужих эмоций, я не в состоянии себя контролировать, падаю, ломаюсь, смахиваю слезы. Когда дело касается моих эмоций, я превращаюсь в льдину. Делаю то, что нужно, чтобы выкарабкаться.

Мне кажется, я бегу целую вечность. Легкие горят, но я не обращаю внимания, лишь считаю в голове проделанные шаги; считаю, сколько раз вспыхивает молния. Это немного успокаивает, но не избавляет от страха, борющегося с рассудком.

«Сохраняй спокойствие, Дельфия», – думаю я и сжимаю в кулаки пальцы.

Наконец,

я вижу дом. Взбираюсь по лестнице, врываюсь в коттедж и с оглушающим звуком захлопываю за собой дверь.

– Мам! – Восклицаю я, бегло оглядевший. Мокрые волосы прилипают к щекам, и я невольно связываю их в неуклюжий пучок. – М-мам!

Иду по коридору, заглядываю на кухню и чувствую, как желудок делает кульбит.

– Дел, это ты?

О, Боже. Я хрипло выдыхаю и прикрываю глаза.

Наверно, ноги у меня подкашиваются, потому что я вдруг упираюсь спиной о стену и застываю на добрые пару минут. Покачиваю головой, утопая лицом в ладонях, а затем с вызовом руки опускаю и срываюсь с места. Нахожу маму в гостиной. Они сидит в кресле, и, кажется, сливается со светло-бежевой обивкой. Кожа у нее белее снега.

– Ч-что с т-тобой? К-как т-ты... к-как...

Я запинаюсь, злюсь на себя, а затем подхожу к маме и порывисто обнимаю.

– Дел, – с ее губ слетает сиплый вздох, – дорогая, как же ты меня напугала.

Ее голос срывается, а руки сжимают меня все крепче и крепче. Я не собираюсь глаза открывать. Черт же возьми, я не хочу! Я беспомощно упираюсь лбом в ключицу матери и чувствую колючие слезы, прикатившие к глазам. Бессмысленные и предательские слезы, сопровождаемые судорогами глотки и трясущимися коленями.

– Т-ты...

– Прости, я просто увидела, как ты прыгнула, как ты вообще додумалась, Дел? Ох, ну как ты могла? Девочка моя, это же чистой воды безумие.

– Т-так нужно.

– Нет, не говори подобных вещей, – мама отстраняется и пронзает меня недовольным взглядом, – ты слишком мало боролась, моя дорогая. Люди сражаются всю жизнь, а ты же решила сдаться уже сейчас. Ты не имеешь права.

Стыд подскакивает к горлу. Я поджимаю губы и отворачиваюсь, ощутив себя глупой и растерянной. Мне просто было больно, и я просто решила поставить точку.

– Разве так мало страдающих людей, Дельфия? – Поднимаясь, спрашивает меня мама и слабо выдыхает. – Если бы каждый раз люди сдавались, на земле бы никого не осталось.

– Оно гор-р-рит. – Я порывисто ударяю себя по груди и гляжу на маму. – Здесь.

– У всех горит. И это хорошо. Потому что когда перестанет гореть – ты перестанешь дышать. – Мама вскидывает подбородок, затем проходится холодными пальцами по моей щеке и дергает уголками губ. – Больше не делай так.

Я киваю. Не хочу соглашаться, но соглашаюсь, потому что верю маме. Наверно, мне в очередной раз пришлось столкнуться с той частью себя, которая хочет стать свободной.

Свобода – вымысел. Я давно должна это уяснить.

Мама выходит из гостиной, держась руками за талию, а я плетусь за ней, будто бы я боюсь, что с ней что-то случится,

если отвернусь. Да, словно от меня что-то зависит. Она останавливается уже в коридоре, тянется пальцами к двери, но застывает. Глядит на меня через плечо и брови сводит, словно собирается сказать что-то важное.

– Я видела это.

– Ч-что?

– Этот день. Видела очень давно, когда ты еще была совсем малышкой. – В ее глазах проскальзывает страх, обнаженный и явный. Она поджимает губы, но они все равно у нее трясутся. Я чувствую, как внутри у меня все скручивается, сводит судорогами под музыку ее громыхающего сердца. – Ты должна знать, что я люблю тебя.

– М-мам.

– Будущее можно изменить. И мы нередко доказывали это. Я доказывала, когда тебя видела мертвой, видела, как ты задыхаешься в ванной, но приходила, спасала тебя. Ничего не происходит без вмешательства человека, человек сам решает, по какой дороге пойдет!

– Я не понимаю. – Колит. Внутри. Мама говорит горячо, а мне становится холодно.

– Ты уйдешь.

– Я н-не...

– Ты уйдешь, потому что это починит тебя, Дельфия, – договаривает она. Мы глядим друга на друга рассеянно, – починит тебя так же, как ты чинишь других.

Я застываю. Что вообще происходит? О чем она говорит? Ничего не понимаю! И это начинает меня дико раздражать. Злость прокатывается по спине стаей мурашек, и гляжу я на маму уже не растерянно, а рассерженно. Почему она тянется к двери?

– Ч-что ты д-делаеш-шь? – Еле выговариваю я, но не потому, что заикаюсь, а потому, что невероятно злюсь. Мама обхватывает пальцами дверную ручку. – П-прекрат-ти.

– Так надо. Эти люди помогут тебе.

– Мне не н-нужна н-ничья п-п-п... – черт возьми! Я злюсь, и говорить еще труднее!

– Дел...

– …п-п-помощь!

– Выслушай их, пожалуйста.

– Они лишь х-хотят, чтобы я помогла. К-как и все люди.

– Не сомневайся, что, помогая другим, ты помогаешь себе.

Я усмехаюсь, зло усмехаюсь. Покачиваю головой, не веря, что моя мама говорит мне подобное и расправляю плечи. Нет, это какое-то безумие. Я не собираюсь никуда уходить.

– Н-нет.

– Да. В глубине души ты добрая, Дел, я знаю. – Мама хватается пальцами за дверную ручку и улыбается одной из тех улыбок, что когда-то придавали мне сил, но сейчас я вижу предателя, который вдруг решил от меня избавиться. – Ты поймешь. Когда-нибудь.

Она открывает дверь как раз в тот момент, когда незнакомый парень в запотевших очках замахивается, чтобы нажать на звонок. Он растерянно застывает, а мама отрезает:

– Проходите.

Вот так. Просто. Без каких-либо вступительных слов и вопросов моя мать позволяет двум незнакомцам переступить порог собственного дома. Безумие!

Я делаю несколько шагов назад и сосредоточенно изучаю гостей. Парень, женщина. Проходят в плохо освещенный коридор, останавливаются, переминаются с ноги на ногу и вытирают лица от дождевых капель. Слежу за их руками, за тем, как дрогают иголки губ.