Смертельно опасны (антология)
Шрифт:
Я даже не успела заметить движения Глории. Джилл Франклин открывала дверь, и я почувствовала, как что-то проскользнуло рядом со мной. Рамка с фотографией детей Селесте Акинтолы слетела со стола, упав мне на колени. Я едва успела понять, что Глория взобралась на стол, прежде чем прыгнуть вперед, приземлившись на Джилл Франклин. Обе они выпали через открытую дверь в коридор.
В последующие пару минут воцарился хаос. Джилл Франклин лежала на животе, вопила от ярости и звала на помощь, а Глория сидела на ее спине, завернув ей руку так, что сломала бы, если Джилл попыталась бы ею пошевелить. Я стояла в дверном проеме и, моргая, смотрела на них.
– Я звоню в полицию! –
– Скажи им, чтобы поторопились! – закричала в ответ Глория. – У вас нет охранников?
– Режим экономии, – прохрипела Джилл Франклин. – Видишь, в какой безопасности твоя мать? На все здание ни одного охранника…
– Заткнись, – сказала Глория и вздернула ей руку чуть выше. – Я тебе покажу, кто здесь женщина среднего возраста, сучка.
Мне, конечно, хотелось бы рассказать, что Глория держала Джилл Франклин на полу, пока не прибыла полиция, и что после того, как они услышали наш рассказ, они немедленно отправили машину, чтобы арестовать Лили Романо, и что их обеих судили и приговорили к длительным срокам заключения, и так далее, и тому подобное. Но Дидра – да, это все-таки была Дидра – увидела лишь то, что моя сестра напала на ее коллегу, и, вызвав на подмогу дежурных медсестер по громкой связи, решила что-то с этим сделать. Дамочка почти моего возраста, но с крепкими мускулами медсестры-сиделки, да и опыта ей было не занимать. Когда я попыталась встать на ее пути, она сбила меня с ног, и я приземлилась на задницу. У меня, возможно, еще оставался шанс, но, понятное дело, мы перебудили весь пансионат, и пациенты высыпали из комнат посмотреть, что происходит.
Но штука в том, что открывала двери своих комнат, чтобы посмотреть, что за шум, не просто группа полусонных людей. Это была толпа тотально дизориентированных стариков, которые и видели, и слышали плохо, наталкивались друг на друга, наступали на меня, падали, споткнувшись о Глорию и Джилл Франклин, и кричали от боли, паники или и того, и другого. Во всем этом сумбуре Джилл Франклин умудрилась вырваться и исчезнуть за пару минут до прибытия полиции.
Которая, естественно, арестовала меня и Глорию.
В тюрьму мы не сели, но были очень близки к тому. К счастью, Селесте Акинтола поверила нам.
Доказательств у нас практически не было – метилфенидат выводится из организма достаточно быстро. Эффективно метаболизирует, так, кажется, выразилась Акинтола. К тому времени, как врач отдал распоряжение сделать пациентам анализ крови, было уже слишком поздно. Я передала таблетку Лили Романо полиции, но не могла доказать, что пилюля принадлежала ей. Когда я рассказала служащей полиции, которая брала мои показания, о том, как ко мне попала эта таблетка, она просто покачала головой. Вряд ли стоит добавлять, что и Лили, и Джилл давным-давно исчезли с горизонта. Селесе Акинтола уволилась.
Мне пришлось взять вторую закладную на дом, чтобы покрыть наши расходы на адвокатов, и все равно я чувствую себя неловко, когда хочу сказать Глории, что ей нужно найти работу. Она уже приступила к поискам, что в ее случае означало размещение слегка преувеличенного резюме на сайтах агентств по трудоустройству, и проверку электронной почты до того, как она отправлялась навестить маму. Волонтерство кануло в Лету, но она все равно ездила к маме каждый день.
Кстати, фирма, которой принадлежал пансионат, нашла возможным дать мне солидную поблажку по части счетов за уход. Похоже, их юридический отдел пришел к выводу, что, несмотря на отсутствие надежных доказательств, исчезновение обеих предполагаемых злоумышленниц может быть достаточным для гражданского иска. Я с радостью
Изменения в состоянии мамы были очевидными, хотя и не столь драматичными, как боялась я. Она жаловалась на обессиленность, на заторможенность. Часть других пациентов, похоже, чувствовали себя так же, включая и тех, кто не был болен слабоумием.
Однажды вечером я спросила Глорию, появились ли новые герои или героини в пансионате с тех пор, как сама она стала обычным визитером. Глория сказала, что ничего такого не слышала.
– И вряд ли услышала бы, – добавила она. – Они заменили большую часть кадров и всех волонтеров. Так что я за пределами внутреннего круга.
Глория нашла спортивно-оздоровительный центр, нуждающийся в тренере по аква-аэробике, но она все-таки умудряется выкраивать время на то, чтобы посещать маму почти каждый день. Похоже, аэробика в воде изматывает меньше, чем обычная аэробика. А может, эти упражнения действительно добавляют энергии – я не припомню, чтобы мне удавалось поддерживать такой высокий уровень активности, когда мне было под сорок.
И только потом, через шесть месяцев после всех тех событий, я начала всерьез задумываться. Мамина деградация подошла к еще одному ее периодическому застою, но у нее все равно было немного больше хороших дней, чем плохих, – так мне казалось. Или так мне хотелось думать. И тогда я наконец начала размышлять о Глории и ее энергичном стиле жизни.
Дурацкая мысль, решила я, потому она и не приходила мне в голову прежде. И все же тихенький внутренний голосок настаивал, что – нет, мысль эта меня посещала, но я отказывалась рассматривать ее всерьез. И она постепенно нагревалась на самой задней из задних конфорок в самых потаенных уголках моего сознания до тех пор, пока я не начала шарахаться от любой тени.
Что заставило меня вспомнить о том, как Глория взлетела на стол Селесте Акинтолы и оттуда совершила прыжок через полкомнаты, приземлившись на спине Джилл Франклин? Я же своими глазами видела, как она сидела на лежащей Джилл, заломив ей руку за спину. Мы обе пострадали от последствий происшедшего. И как я могла подумать, что Глория прошла бы через все это со мной только для того, чтобы потом развернуться и сделать то же самое?
Не то же самое, – настаивал внутренний голос. – Мессианский комплекс Глории был строго ограничен – только она и мама, и никто больше. Даже не ты. Во всяком случае, пока.
Единственный способ разогнать тени – включить повсюду свет. Меня хватило на то, чтобы открыть дверь в ее комнату, но пройти дальше я не решилась. Не знаю, чего я боялась больше: того, что я найду риталин, или аддерол, или даже аекседрин, или того, что не найду их. Если бы я их нашла, то знала бы, что делать, – но я просто не знала, смогу ли я.
Но если я этого не знала, то и никому другому не нужно знать… кроме меня, конечно. Потому что именно это я обнаружила бы. И я решила, что предпочту гадать о том, что происходит с моей сестрой, чем знать наверняка, что действительно смогу сделать, – и закрыла дверь.
И так продолжается каждый вечер последние полтора года. Интеллектуально я знаю, что могла бы прекратить это делать, потому что не хочу, чтобы что-то у нас пошло иначе. Но на инстинктивном уровне я не осмеливаюсь. Я боюсь того, что может случиться, если я не буду стоять на пороге ее комнаты, сознательно сделав выбор: не быть плохой, пронырливой, опасной женщиной.