Смертельные враги

Зевако Мишель

– Но я не умер!.. Вы же не похороните меня заживо, мерзавцы!..

Четверо зловещих носильщиков, словно глухие, невозмутимо продолжали свой путь, нещадно тряся гроб на всех ступенях и поворотах; занятые прежде всего мыслью о том как бы побыстрее добраться до трапезной, они ничуть не старались выполнить порученную им работу поаккуратнее.

Если бы шевалье мог вытащить кинжал, он бы, разумеется, тут же закололся, лишь бы избежать страшной пытки быть погребенным заживо. Но он находился не в обычном гробу, а в чем-то вроде узкого футляра, так что его извивающаяся рука никак

не могла дотянуться до оружия, которое принесло бы ему столь желанное избавление.

Вскоре он почувствовал, что его лицо овевает ветерок (шевалье все время упрямо приникал к глазку), и понял, что место, принятое им за сад, было на самом деле кладбищем!

Если заупокойная служба показалась ему удивительно медленной, то переход к последнему пристанищу совершился, как мнилось шевалье, с необычайной поспешностью. Он все еще надеялся на чудо, понимая, что когда он окажется в яме, когда земля ляжет на него тяжелым холодным грузом, всякая надежда на избавление будет навсегда потеряна.

А носильщики уже остановились.

Он почувствовал, что его гроб довольно-таки грубо поставили на траву.

Он ясно различил скольжение веревок под гробом, который сначала приподняли, потом принялись тихонько спускать вниз и наконец мягко опустили на дно могилы.

Чей-то бас громогласно пророкотал:

– Requiescat in расе! [5]

Другие ответили хором:

– Amen!

С глухим стуком упали тяжелые комья земли. Этот стук отозвался болью в самой глубине его существа.

5

Requiescat im расе! (лат.) – Покойся с миром!

И Пардальян отказался от борьбы. С покорностью судьбе, но и, вопреки всему, с толикой насмешки, он прошептал:

– На сей раз я и впрямь умер и лежу в могиле! К счастью, этот приступ отчаяния длился недолго.

Почти тотчас же он овладел собой и вновь принялся кричать что было сил, неистово барабанить в крышку и пытаться разбить стенки гроба, ударяясь в них локтями и плечами.

Сколько времени прошло в этой борьбе?

Минуты или часы?

Он не имел об этом ни малейшего понятия.

И вот когда он – уже, наверное, в сотый раз – попытался выбить крышку, в тот самый миг, когда он уже хрипел, а его силы и мужество были на исходе, крышка, повинуясь толчку его плеча, открылась словно сама собой.

– Смерть всем чертям! Клянусь потрохами всех святых! Клянусь копытом Сатаны! Чревом моей матери! – облегчал себе душу Пардальян, нанизывая ругательства одно на другое.

Он был смертельно бледен, глаза его блуждали, он дрожал от гнева и ужаса. Он полной грудью вдыхал воздух, словно никак не мог насытить им свои легкие; машинально он провел рукой по лбу – по нему стекали крупные капли пота. Он стоял на коленях посреди своего гроба; он огляделся вокруг безумными глазами, ничего не видя, думая лишь об одном: бежать!

Он не заметил, что находится все-таки в саду, а не на кладбище, как он полагал. Он даже не заметил, что могила его была

на удивление мелкой и что вся земля, которую бросали на гроб целыми лопатами, благодаря какой-то специальной уловке оказалась раскиданной по дну ямы.

Он понимал только, что жив и свободен! Вокруг много воздуха и простора, вокруг деревья и трава, а над головой – чистое небо! Шевалье горел неистовой жаждой мести, он был исполнен решимости свернуть шею этому мерзавцу Эспинозе; ведь именно он придумал эту чудовищную пытку, которой даже нет названия, и подверг ей его, Пардальяна! Теперь, когда его славная рапира опять у него в руках, он, презирая мушкетную перестрелку, чувствовал в себе достаточно сил, чтобы сразиться со всеми приспешниками великого инквизитора, даже если имя им – легион.

Наконец свежий вечерний воздух – уже начинало темнеть – охладил его пылающую голову, и к нему (хотя бы частично) вернулось хладнокровие; он быстро выбрался из могилы и широким решительным шагом, с той ошеломляющей стремительностью, которая была ему присуща, когда он начинал действовать, прямиком направился к замаскированной калитке, обнаруженной им как раз рядом.

Он вытащил шпагу, с грозным видом несколько раз со свистом рассек ею воздух и внезапно распахнул калитку.

Перед ним открылся двор, занятый группой вооруженных людей.

Пардальян сделал два шага вперед и сразу же наткнулся на дежурного офицера, командовавшего этими людьми; увидев шевалье, он удивленно воскликнул:

– Господин де Пардальян! Откуда вы тут взялись?

Расслышал ли Пардальян его слова? Во всяком случае, он понял только одно: офицер не собирался преграждать ему путь.

Он холодно ответил на вопрос:

– Где здесь выход?

По крайней мере, он считал, что отвечает холодно. На самом же деле он прорычал свой вопрос с грозным, устрашающим видом, так, как если бы прокричал:

– Дорогу, или я убью вас!

И не дожидаясь ответа, он повернул направо, наобум, сам не зная куда идет, и удалился, широко шагая.

Офицер, в свою очередь, прокричал:

– Эй! Господин де Пардальян!.. Не сюда!

И поскольку шевалье, не оборачиваясь, неуклонно продолжал свой путь, офицер догнал его, схватил за руку и очень вежливо сказал:

– Вы ошибаетесь, господин де Пардальян, выход не здесь... он там.

И указал пальцем в противоположную сторону.

– Что вы говорите, сударь?

Поглупевший от изумления Пардальян стал даже заикаться, не зная, наяву все это с ним происходит или во сне.

Офицер спокойно ответил:

– Вы изволили спросить меня, где здесь выход. Разрешите мне заметить вам, что вы ошибаетесь... Выход налево, а не направо.

– Ах так, сударь! – прорычал Пардальян, который чувствовал, что сходит с ума. – Стало быть, вы здесь не для того, чтобы меня арестовать? Вы не получили приказа убить меня?

– Что за шутки, сударь? – сказал офицер, улыбаясь. – Я – и это правда – получил приказ арестовать всякого, кто предстанет передо мной, но это никоим образом не касается господина де Пардальяна; напротив, нам велено оказывать представителю Его Величества короля Наваррского все подобающие знаки уважения.