Смертельные враги
Шрифт:
В сущности, он склонялся скорее ко второму варианту, ибо, хотя он и стал человеком действия, но благодаря своему первоначальному воспитанию, все же отдавал явное предпочтение ученым изысканиям. Этот наемный убийца, с непревзойденным мастерством владевший кинжалом, сохранил лицемерные и медоточивые манеры служителя церкви, всегда скрывающего свои мысли, умеющего со смиренным видом склониться перед более сильным и тотчас же надменно выпрямиться во весь рост перед более слабым, – в общем, он был человеком злопамятным и злобным, но способным годами подавлять свою ненависть.
Учитывая все вышеизложенное,
Он давно уже раз и навсегда запретил себе любые человеческие чувства, – а, следовательно, и чувство признательности. Итак, он не испытывал никакой благодарности к своему благодетелю, но был слишком умен, чтобы не понимать: пока он не оперится настолько, чтобы летать самостоятельно, ему придется опираться на кого-то сильного. Поэтому его преданность (назовем это так) была достаточно глубокой, ибо, работая на своего покровителя, он работал на самого себя.
Конечно, если бы вдруг явился кто-нибудь более могущественный и предложил взять его к себе на службу, дон Центурион, не колеблясь, бросил бы, а в случае надобности, и с готовностью предал бы доверчивого слугу Филиппа II. Но пока никому не приходило в голову привязать его к себе, так что он оставался всей душой привязан к своему кузену. Впрочем, выказывая слепую преданность этому животному, он, разумеется, работал на собственное будущее.
Таков был человек, только что вошедший к Красной бороде; побежденный исполин метался как хищник в клетке, пылая мрачной злобой, кляня свое недавнее поражение и изрыгая страшные угрозы по адресу того, кто подверг его этому двойному унижению – во-первых, избил его, Красную бороду, сильнейшего из сильных, и, во-вторых, избил на глазах короля и придворных!
– Ну как? – тревожно спросил он Центуриона. Тот презрительно пожал плечами, пытаясь говорить спокойно, но в его голосе невольно прорывались раздражение и неистовая ожесточенность:
– Все, как и ожидалось! Его преосвященство господин великий инквизитор по неизвестным мне причинам счел нужным позволить ему уйти.
– Клянусь кровью Христовой! Пусть гнилая лихорадка погубит проклятого святошу, вздумавшего играть в великодушие!.. Будь я проклят!.. Если этот человек выживет, я останусь обесчещенным и потеряю доверие короля; у меня не будет другого выхода, кроме как удалиться в какой-нибудь монастырь и сдохнуть там от стыда и умерщвления плоти!.. Я должен отплатить, ты слышишь. Христофор! Да так, чтобы все это запомнили... А иначе король прогонит меня, как пса, который потерял свои клыки...
Эти слова повергли преданного Центуриона в глубочайшее уныние. Опала пса Филиппа II влекла бы за собой его собственный провал. Она означала неизбежный крах обширных замыслов, выстроенных его честолюбием. Ему нужно было употребить все свои силы на то, чтобы отвести эту катастрофу от своего кузена, поскольку Центуриону пришлось бы самому стать ее первой жертвой. Вот почему он ответил совершенно искренне и очень печально:
– Я отлично понимаю вас, кузен. Но на мой взгляд, вы несколько преувеличиваете. Вряд ли Его Величество поставит вам в вину эту неприятность. Если хорошенько прикинуть, то, я полагаю, в том,
– Как это?
– Уверяю вас. Могло случиться так, что вы столкнулись бы с испанцем, желающим занять ваше место подле короля, и тогда бы вы наверняка погибли. Но вам повезло, ибо вы столкнулись с французом и. что еще удачнее, с врагом Его Величества. Так что вы можете быть спокойны – уж он-то не станет претендовать на ваше место... В глазах короля, да и в глазах всех придворных вы все равно остаетесь самым сильным человеком в Испании. А раз так, то с чего бы король стал лишать себя ваших услуг? И где взять вам замену? Доброго коня на плохого не меняют. Вы потерпели поражение? Ну что ж. Даже самым прославленным полководцам случалось быть побежденными...
– Может быть, ты и в самом деле прав, – сказал Красная борода, внимательно его выслушав. – Только мне все равно нужно отомстить.
– Ну, на сей счет, – ив глазах Центуриона вспыхнул дикий огонек, – я с вами согласен. И если у вас на этого наглого и дерзкого француза есть зуб, то не сомневайтесь, он есть и у меня, причем предлинный.
– Так что же все-таки произошло? Ты его видел? Где он? Что он делает?
– Он, наверное, уже вернулся в свою гостиницу и там, как я предполагаю, подкрепляется. Я видел его, разговаривал с ним, и он даже дал мне щедрую милостыню... Судя по всему, этот мерзавец весьма богат – клянусь честью, мне перепал от него целый пистоль!
– Ты видел его, – взревел Красная борода, – ты говорил с ним, но!..
– Понимаю вас, кузен, – сказал Центурион с холодной улыбкой. – И если он ускользнул от меня, то, поверьте, не по моей вине. Можно подумать, что его оберегает само провидение, – я уже собрался всадить вот этот самый кинжал ему между лопаток, как вдруг в самый неподходящий момент он обернулся, а ведь, черт побери, мы с вами оба знаем грозную силу этого господина. Я не стал повторять попытку, припустился что есть мочи, и вот я здесь.
И в порыве дикой ярости Христофор вскричал:
– Он в наших руках, кузен! Я окружу трактир и возьму его живым или мертвым, хотя бы мне пришлось для этого разнести эту лачугу по камешку или же сжечь ее всю, от подвала до чердака!
– Отлично! – радостно воскликнул Красная борода. – Вот-вот, поджарь его как поросенка!.. Возьми столько людей, сколько понадобится, и беги; мне бы хотелось поскорее увидеть его кишки, разбросанные по земле. Какая жалость, что этот мерзавец почти сломал мне руку!.. Уж я бы постарался сам довести дело до конца, никому бы не доверил! Моя месть была бы более сладкой, если бы я мог осуществить ее сам, но надо не гневить судьбу и уметь довольствоваться тем, что имеешь.
– Что до того, чтобы довести это дело до конца, – сказал Центурион с каким-то лихорадочным восторгом, – вы можете всецело положиться на меня!
Он громко скрипнул зубами и продолжал:
– Ненависть, которую вы питаете к господину де Пардальяну, – сущий пустяк по сравнению с теми чувствами, что питаю к нему я, и если вы хотите видеть его кишки, разбросанные по земле, то я хотел бы съесть его сердце!
– Да, тебя он тоже отделал на славу! Центурион тряхнул головой и пояснил со зловеще-спокойной решимостью: