Смертельный лабиринт
Шрифт:
А предложений у Пита, оказалось, не одно, а целых два, как торжественно сообщил он, профессионально разделываясь с немалым куском запеченной бараньей ноги.
Первое — это официальное приглашение в Гармиш-Партенкирхен, в школу под «ласковым» названием «Пятый уровень» — «Файв левел», которой со дня ее основания стукнул ровно червонец! То есть с момента пребывания там Александра Борисовича. Будет большая программа, не исключено появление не первых, нет, но вторых лиц государств — основателей школы, что вполне реально.
Попутно Питер предлагал уже там, на месте, обсудить возможность еще одного срока работы Турецкого в школе в качестве преподавателя. Это было бы большой удачей. И несомненно, очень понравилось бы его дочери Ниночке, которая всегда, как она утверждает, разумеется, рада близкому присутствию своего отца.
— Что-что-что? — напряг мозги Турецкий, заметив попутно, как забеспокоилась дочь, как отодвинулась от стола и стала что-то поправлять на нем Ирина, и, наконец, как Питер с изумленным лицом искренне не понимал, что это так неожиданно удивило друга Алекса?
— Понимаешь, Шурик?… — начала Ирина и словно сбилась с мысли.
— Пап, ну, ей-богу, ну что ты как неродной? Неужели непонятно, что если ты будешь не где-то, а почти рядом, какой-то час на машине, то я буду гораздо лучше учиться? И маме легче сновать между нами, правда?
— Пит, хоть ты можешь мне объяснить, о чем речь?
— Разумеется, Алекс! Мы тут обсудили…
— Кто — мы?
— Ну я, твоя Ирина, твоя дочь, твой друг Костя… И пришли к мнению, что ситуация в стране сейчас гораздо лучше, чем в те дни, когда мы с тобой познакомились, да. Но пока она станет совсем правильной, пока суд рассмотрит дело, так?
— Ты хочешь сказать: пока суд да дело?
— Именно! Почему бы девочке с ее выдающимися способностями к языкам?..
— К языкам?! — поразился Турецкий, услышав такое о Нине впервые со дня ее рождения.
— Именно, Алекс! У меня в Гармише, но можно и в Висбадене, и во Франкфурте, на плохой конец, в Мюнхене! Превосходный международный лицей! И это будет сделано с восторгом! Нет, я понимаю, если у тебя имеются важные возражения против этой страны, есть и Англия. Где в Кембридже у моего друга Стивена Карра имеется такой же свой лицей! И старина Стив, мой коллега в прошлом, он теперь этим балуется, детективом, книжки пишет, выполнит мою просьбу непременно! Это будет еще оригинальнее, когда мы соберемся втроем — Алекс, Пит и Стив — три ковбоя!
— Ну па-ап… — заныла Нинка.
— Шурик, разве дать нашей дочери приличное образование на высшем международном уровне не входило в твои планы? Ты ведь мне все уши прожужжал, не так ли?..
Вот это уже была настоящая, профессионально слепленная провокация, против которой… А почему, собственно, он должен быть против? И смотрят, черти, умоляюще…
— Ну, если вы считаете, что… то… как бы… мое мнение? А кто его спрашивает? Ах вы,
— Ура!! — завопила Нинка. — Значит, можно арбуз!
— Слушайте, при чем тут арбуз?
— А дядя Пит сказал, если папа согласится, выдам арбуз!
— Значит, вы за взятку работаете? Как же вам не стыдно? Ай-я-яй, девчонки! Стыд-то какой! И что будет рассказывать Пит? Что в семье Турецкого готовы родине изменить за скибку арбуза? Да кто ж со мной после этого разговаривать будет?
— Ну это, наверное, слишком, — заметил Реддвей, поднимаясь, — но прошу иметь в виду, что арбуз хороший. Когда мы с ним летели сюда, нас стюардесса, очень приятная женщина, немного путала.
Он вышел в коридор и вернулся с огромной сумкой. Раскрыл и достал оттуда воистину чудовищный арбуз, килограммов, наверное, на тридцать, не меньше, прикинул Турецкий. Да их просто и не бывает таких, решил он, определенно обман. И тем более в разгар морозов! Посреди зимы! Да где ж такие страны-то еще есть?..
Но Питер торжественно взял в руки самый большой нож, который имелся в доме, — его ему специально приготовила Ирина — отошел в сторону, оглядел арбуз, положенный на большущий поднос, какие в прошлые времена были в ходу в учреждениях общепита, а потом, взмахнув ножом, легко вошел в зеленое, полосатое тело. Всего и дела-то — короткий удар ножом, правда умелый, — и арбуз с характерным хрястнувшим звуком развалился на две большие половинки — ярко-алый, красный, вишневый, черт-те какой!
А у Турецкого от этого резкого звука и, главным образом, наверное, полыхнувшего в глаза яркого цвета вдруг что-то помутилось в голове. Словно тошнота окутала…
Он, сдерживая себя, поднялся, процедил сквозь стиснутые зубы: «Я сейчас» — и медленно вышел в коридор, а потом прыжком ворвался в туалет. И его вывернуло буквально наизнанку…
Саша прополоскал рот в ванной, посмотрел на свое побледневшее лицо в зеркале и с печальной усмешкой подумал, что, кажется, действительно постарел. Сколько на его веку случалось трупов? И не считал. В порядке вещей. Анатомичка… морги… эксгумация… экспертизы… — хоть бы хны. Значит, подошел какой-то предел. И его так вот просто не объяснить. И никому нет дела до того, что борьба за правду тоже штука, откровенно пахнущая кровью.
— Я сейчас! — крикнул он, приоткрыв дверь. — Не ждите, я не хочу!
Да, именно с таким вот звуком расколотого арбуза и закончил свой путь некрасивый и злой человек, возможно единственный раз в жизни совершивший верный поступок…
— Ну, Шурик! Ну, мы ведь ждем! — закричала Ирина.
— Да я согласен! Согласен! Пусть будет Англия, раз вы так хотите!
Дружное «Ур-ра-а-а!» донеслось до Турецкого.
«Господи, хоть бы поскорей они слопали, что ли, этот проклятый арбуз!»…