Смертельный номер
Шрифт:
— Мы живем в жестоком мире, Макс, должен тебе заметить, — с глубоким спокойствием заговорил он. — И не стоит искать человека, который станет осыпать тебя одолжениями.
— Псы, пожирающие друг друга?
— Примерно так.
Теперь он решил не показывать Максу ни следа слабости. Сделал презрительный жест в сторону письма, которое Макс держал в руках.
— Из-за этой безделицы ты устроил всю эту ерунду? — поинтересовался он. — Всего лишь потому, что я написал нелестную для тебя записку?
«Нелестную? — подумал я. — Оскорбительную,
— Нет, не поэтому, — бросил Макс.
Несмотря на свою решимость, Гарри не смог удержаться от дрожи, охватившей его, когда Макс развернул второй лист бумаги. (Возможно, я вздрогнул тоже. Кто знает?)
— «Нотариально заверенные свидетельские показания, — стал читать Макс, — ночного портье отеля „Эссекс-хаус“». Ему была предъявлена твоя фотография, дорогой Гарри, вместе с этой женщиной. «Да, я утверждаю, что видел этого человека, когда он входил в номер пятьсот двадцать пятый в ночь на двадцать восьмое апреля».
— Не из-за чего было так хлопотать. Да, я трахался с твоей женой! — прервал чтение Гарри с отчаянной бравадой. — И что из этого? Не я затевал этот роман. Она ко мне сама приставала. Ну, пришлось доставить ей удовольствие. Большое ли дело! А чего ты ожидал? Ты, который уже ни на что не годен в постели!
Если бы на месте моего сына был я и в моих руках оказался пистолет, мозги Гарри уже были бы выбиты из черепа. Бешенство, которое вызывал во мне этот человек, проистекало не от одной какой-либо причины. Резоны?
Первый. Предположение, что он близок с Кассандрой.
Второй. Его наплевательское отношение к происшедшему.
Третий. Попытка уйти от ответственности, переложив вину на Кассандру. Это, видите ли, было ее желанием, ее требованием, а значит, и ее виной. А он только ублажил эту суку.
Четвертый. Оскорбление, нанесенное моему сыну обвинением в импотенции.
«Убей его!» — билась в моей голове горячая мысль.
Но реакция Макса была совершенно неожиданной. Он не поднял пистолет и не выстрелил ему в голову, а только с глубочайшим презрением (презрением!) смотрел на Гарри.
— Ирония происшедшего, — наконец процедил он, — ирония из иронии заключается в том, что я доверял тебе. Считал тебя своим другом.
— В чем сильно ошибся. — Гарри не успел договорить, как тут же понял опрометчивость своего цинизма. Ответ прозвучал самоубийственно, но он уже не мог остановиться. — Если ты ожидаешь извинений, забудь об этом.
«Он просто сошел с ума», — мелькнула у меня отчетливая мысль. И я вздрогнул, увидев смотрящее в лицо Гарри дуло пистолета. Его остановившиеся глаза казались неживыми.
— Есть только одна вещь, которой я ожидал, — выговорил Макс. — Возможности отомстить. И час мщения настал.
ГЛАВА 10
Гарри ощутимо напрягся. Смерть стояла рядом с ним, он чувствовал ее присутствие. Я видел это по его лицу.
Но Макс продолжал говорить, и это сбивало с толку.
— Ты никогда не понимал
«Что это за отступления? — недоумевал я. — Он собирается стрелять в Гарри или нет?»
Тот, я не сомневался, ломал голову над этим же соображением. Он непонимающе смотрел на Макса, ощущал витавший в воздухе запах смерти, но не понимал, когда она может его настигнуть.
— В своей области я был лучшим, — продолжал Макс, и в его словах не было похвальбы. — Как до меня лучшим был мой отец. Самым сильным из профессионалов.
Может быть, ты спросишь почему? Я тебе отвечу — потому что я видел все. ВСЕ! Суть мельчайших деталей. Суть всего происходящего.
Неким сверхъестественным образом это было подобно тому, будто я слушал самого себя. Будто я уже говорил это однажды. Макс и я, мы были очень схожи. Так же были схожи наши голоса (когда я владел своим).
И те слова, что сейчас произносил мой сын, когда-то произносил я. Не дословно, разумеется, но рассуждал я точно так же, как он.
— Да, я видел суть всех деталей, — продолжал Макс. — Я обращался к каждому из собравшихся: и к тому, кто сидел в первом ряду, и к тому, кто сидел в последнем. И говорил я с ними так, будто слова эти мне только что пришли в голову, а не повторялись со сцены в течение двадцати лет.
Боже милостивый, это было эхо моих собственных рассуждений.
— Я готовил монологи не только для публики, которая их слушала, но и для себя тоже. И я размышлял нал ними. За теми словами, которые я произносил вслух, стояли неслышные слова. И над ними я ломал голову. Это и называется деталями.
Не улыбнулся ли я? Нет, конечно, ибо я не мог этого сделать. Но в глубине души я улыбался, ибо сейчас мою озябшую душу согревало сладостное тепло воспоминаний.
Теперь Макс опустил пистолет и снова начал мерить шагами кабинет. Я видел, с каким подозрением следит за ним Гарри, и знал, о чем он думает. «Что теперь?» Этот вопрос был написан у него на лбу, и я думал о том же самом. Думал, несмотря на удовольствие, которое получал от слов своего сына.
— Детали, — повторил Макс, сделав акцентирующий жест. — Ты не должен удивлять публику по-настоящему. Ты должен удивлять ее «притворно». Публика ненавидит настоящее, подлинное удивление и непонимание, потому что это неожиданно, а значит, не может доставить удовольствия.
И снова у меня в душе родилась улыбка радости. Эти слова звучали для меня благословением, донесшимся из далекого прошлого. Я только не знал, понимает ли сам Макс, какое доставляет мне счастье.
— И это притворное удивление является чем-то совершенно другим, — продолжал Макс. — О нем объявлено в афише. О нем сказал и сам иллюзионист: «Друзья мои, сейчас я удивлю вас. Вы готовы к этому? Прошу вас, подготовьтесь. Сейчас это произойдет».