Смертельный рейд
Шрифт:
Некоторое время мы молчали. Начав входить в очередной всплеск творческого азарта, я вначале похвалил:
– Молодец! Тему Дна раскрыла полностью! – а потом приказным тоном, не допускающим возражений, потребовал: – Теперь начинаешь рассказывать о своем детстве!
– С чего начать?
– Кто твои родители, как родилась, в какой день, вес, рост, а дальше – с самых первых воспоминаний. Вплоть до тех моментов, когда еще писалась в штанишки.
Ксана устало и с фатализмом вздохнула:
– С восьми лутеней дети уже сами ходят на горшок. А первые воспоминания
– Ты тут мне не умничай! – разозлился я. – Приступай к рассказу!
Некоторое время я слушал безропотный пересказ просто статистических данных. Но для умного человека и это ценнейшая информация: родильный дом, современная медицинская аппаратура, прививки и медицинские осмотры еще в утробе матери. Специальное разрешение на роды после первых трех месяцев беременности и обязательный достаток в семье перед фактом зачатия самого ребенка.
«Ай да рабская жизнь! – веселился я про себя. – Прям Древний Рим в период расцвета, когда рабы не боялись порой высказывать своему хозяину претензии в лицо, воровать его вина, соблазнять его дочерей, а по пьяни изредка и морду набить под горячую руку. Меня чуть не убили, обозвав рабом и кинув в холодняк с чихолом, тогда как в остальном жизнь в подземном городе чуть ли не лучше, чем в России начала двадцать первого века. Как бы разобраться в этих парадоксах? Или, может, меня наказали холодняком только за порчу Ловчего? Скорее всего. Не натвори я такого, меня бы просто в лифте вернули в город и сразу забыли обо мне. Дальше мою судьбу решал бы поставной. И то, может, вмешательства старшины хватило. М-да, влип я и по собственному незнанию здешних реалий».
Как оказалось чуть позже, настоящие реалии меня еще только ждали.
Но в тот момент я обрадовался поводу сделать заслуженный перерыв: принесли второй завтрак. Как и заказывалось. Более плотный, с двумя бутылками вина. Отмыв руки от краски, я поспешил за стол, только мельком взглянув на себя в зеркало.
«Однако! А ведь мой синяк почти сошел!» – поразился я, спешно возвращаясь в туалет и окуная на ходу пальцы в акварель. Там, кое-как мазнув по правой щеке, я посчитал оплошность исправленной и вернулся к зеркалу. Что мне больше всего не понравилось, так это взгляд Ксаны при этом. Словно в той старинной песне получалось: «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» А одним глазом еще страшнее получалось, как-то с особенной, задушевной ненавистью.
Жаль, что возвращаться к мольберту уже не хотелось, можно сделать новую зарисовку. Хотя… Кажется, такая уже там была в общей пачке.
– Ну что, присоединяешься к завтраку? – спросил я, раскупоривая лейзуену с вином. – Или вздремнешь пока?
Ксана проигнорировала меня молчанием, отвернулась к стене и накрылась частью покрывала. Подумаешь! Мне больше достанется.
Не успел я как следует набрать разгон, как ко мне в гости, а может, правильнее сказать в свои владения, пожаловал поставной. Буркнув пожелание горлу и хлебу (все-таки этот мир и Трех Щитов невероятно сходны!), он сразу отправился осматривать полотно. Увиденное его не слишком обрадовало, там
– Эй, академик! А что так медленно? – полетел в мою сторону вопрос.
– Еще и завтра целый день. Успею довести до завершения.
– Надо сегодня к ночи! – Тон стал угрожающим.
– Хорошо, – легко согласился я, – постараюсь успеть. Все основные наброски у меня уже готовы. Вот та куча листов.
Несколько минут Сергий перебирал мои рисунки и удовлетворенно хмыкал над каждым. И я с успокоением вернулся к поглощению пищи. Позитивную картину перебил скрипучий от злости голос Ксаны:
– Сергий, у этого мазилы синяк зажил за ночь.
Наша реакция внешне оказалась одинаковой: ноль. Словно девицы и не существовало в природе. Это ее не образумило.
– Он сказал, что у тервеля есть глаза.
– Ага! Точно такие, как твой левый, – проворчал я со смешком.
– Он ничего не знал про Светозарных.
– И знать не хочу! Я им с детства завидую! – После чего я резко развернулся и требовательно уставился на замершего гиганта: – Знал бы ты, как она мне уже надоела!
– А картину без нее дорисуешь? – неожиданно спросил поставной.
– Естественно! Скорее она мне только мешает своими россказнями то про город, то про свое сопливое детство.
Девушка попыталась что-то возмущенно прошипеть в ответ, но была оборвана грубым приказом в ее сторону:
– Через десять ударов сердца чтобы и духу твоего не было у меня в управе! Время пошло!
Серьезный приказ. Ксана и секунды не стала терять при его выполнении. Наверное, подозревала, что может надолго остаться если не в этой, то в другой камере, там, где отсиживались воры-карманники. На ходу накручивая на свое роскошное тело скомканное покрывало, она, шлепая босыми ступнями по каменным плитам, выскочила в коридор и испарилась там, словно привидение.
После чего поставной сложил мои эскизы обратно, прошел ко мне и уселся рядом на скрипнувшую под его тяжестью лавку.
– Не помешает в работе? – кивнул на мою кружку с вином.
– Ни за что! Обмен веществ повышенный, творчество все сразу вытягивает.
– Ну да, ну да. Синяк и в самом деле пропал. Ты его лучше и правильнее краской замажь. – Совет мне показался несколько бессмысленным, но тут же последовало и разъяснение: – Скоро сюда барон валухов нагрянет, так что, как услышишь шаги, сразу отходи от мольберта, припадай к окну и тоскуй по свободе. Понял?
– Как не понять: самый несчастный и обездоленный узник… – Мои плечи печально поникли. – Прошу помиловать.
– Не вздумай такого ляпнуть! Тут я сам могу миловать или карать, мне только и надо, чтобы ты вел себя словно раскаявшийся полудурок и чтобы про тебя забыли. Хотя порча Ловчего, хочу я тебя обрадовать, может считаться очень тяжким преступлением. У нас просто еще ни разу такого случая не было в истории, поэтому даже предположить не могу, насколько барон Фэйф на тебя зол. Если починка Ловчего пустяк, тогда тебе и мне повезло. Ты останешься в достатке, а наш сектор с победой.