Смертельный удар
Шрифт:
Мы поспешили выйти. На всем пути к вестибюлю я слышала рев маньяка, раздававшийся нам в спину.
Глава 43
ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ НА КРУГИ СВОЯ
Несколько следующих дней мы с Лотти провели, беседуя с моим адвокатом. Не знаю, из-за чего — то ли благодаря усилиям Картера Фримэна, а может быть, Антона, а может, из-за сцены, разыгравшейся в доме на Роэноук, — миссис Портис утратила интерес к делу и не выставила обвинений против Лотти. Мы пережили трудное время из-за моей закладной: в течение нескольких недель дело выглядело так, будто мне предстоит подыскивать новое место.
Спустя некоторое время моя жизнь вернулась в нормальное русло. Я бегала по утрам с Пеппи, общалась с друзьями, болела за чикагские спортивные команды, точнее, за «Черных Ястребов», выступавших в этом сезоне. Я также вернулась к своей обычной сфере деятельности, расследуя промышленное мошенничество, занимаясь сбором информации и сведений второго плана относительно кандидатов на видные финансовые должности, и так далее.
Работала напряженно, чтобы не допускать мыслей о Гумбольдте и Южном Чикаго. При обычном ходе вещей никогда не позволила бы упустить концы и расслабиться на последней стадии прохождения дела, но теперь просто не могла больше жить проблемами моих земляков. Поэтому я решила оставить Рона Каппельмана в покое, словно вопрос без ответа. Если обвинение, высказанное Бобби, было верным и Рон действительно снабжал Юршака сведениями о моем местонахождении, то я имею полное право пойти на Пульман и посмотреть ему в лицо. Однако у меня просто не оставалось душевных сил, чтобы заниматься этим дальше. Пусть во всем разбирается прокурор штата, когда Юршак и Дрезберг явятся на судебное заседание.
Сержант Мак-Гоннигал символизировал другую оборванную нить, которой не предстояло когда-либо восстановиться. Я видела его с Бобби пару раз, когда проходила через бесконечные дознания и допросы. Он вел себя очень холодно, пока не понял, что я не собираюсь доносить на него за нарушение полицейского этикета той поздней ночью. Спустя какое-то время я поняла, что была права, не решившись провести время с полицейским, хотя и настойчивым, но мы никогда не возвращались к этому.
К маю дочерние компании «Гумбольдт кэмикел» уже откатились на последнее место, а сама корпорация была отброшена в конец пятидесятых. Фредерик Манхейм много консультировался с опытными юристами и медиками, которые теперь нашептывали о возможных ужасах, что ожидают виновных, и слухи разносил ветер, летевший на Уоллстрит. Манхейм пару раз приходил ко мне за советом, но я была измучена своими опасениями в отношении Гумбольдта.
Я пообещала Манхейму, что дам показания на любом судебном разбирательстве, рассказав о своей роли в изучении этого дела, но пусть он не рассчитывает на какую-то иную поддержку с моей стороны. Поэтому я не знала, что предпринимает Гумбольдт, чтобы ринуться в контратаку. Из газет узнала через несколько дней после нашего последнего столкновения с ним, что он в Пассаванат и находится в депрессивном состоянии, но поскольку «Геральд стар» поместила его фотографию, когда он делал первый бросок, играя за «Ястребов» в день открытия чемпионата, я решила, что он справился с этим.
Примерно в это же время я получила открытку из Флоренции.
«Не ждите, пока вам будет семьдесят девять, чтобы увидеть ее».
Я пробежала глазами короткое сообщение,
— Я только хотела сообщить вам, что больше не живу с Куртисом. Я выкупила у него его долю недвижимости. А он живет в уединенном доме в Кларедон-Хиллз.
— Как вам нравится жить одной?
— Очень. Я жалею, что не сделала этого шестьдесят лет назад, но тогда у меня не нашлось мужества. Я хотела поделиться с вами, потому что вы — одна из тех, кто сделал это возможным, показав мне, что женщина может жить независимой жизнью. Вот и все.
Она повесила трубку, не дослушав моих бессвязных возражений. Я улыбнулась: вот она, эта ее резкость, — во всем. Хотела бы я быть столь же стойкой лет через сорок.
Теперь меня беспокоила только Кэролайн Джиак. Я так и не смогла вызвать ее на разговор. Она снова появилась через день, но не захотела позвонить, а когда я приехала на Хьюстон-стрит, она захлопнула передо мной дверь, не позволив даже увидеться с Луизой. Я продолжала думать, что совершила ужасную ошибку, и не только тогда, когда рассказала ей о Юршаке, но еще и когда продолжила эти чертовы поиски ее отца, хотя она и пыталась остановить меня.
Лотти строго покачала головой, когда я пожаловалась ей на это:
— Ты — не Бог, Виктория. И не можешь выбирать, что лучше для той или иной человеческой жизни. Если ты собираешься проводить часы, слезно жалея себя, то, пожалуйста, делай это где-нибудь в другом месте, не устраивай мне спектакль. Или приобрети другую специальность. Твои чертовы поиски, как ты их называешь, возникают от фундаментальной ясности видения. Если ты больше не обладаешь таким зрением, то вряд ли годишься для своей работы.
Ее слова не рассеяли моих сомнений, но на сей раз отступило на второй план даже мое беспокойство о Кэролайн. Когда она позвонила в начале июня сообщить, что Луиза умерла, я сумела выслушать даже ее резкий тон с относительным хладнокровием.
Я пришла на похороны в «Святой Венцлав», а не домой на Хьюстон. Если бы появились родители Луизы и начали изображать благочестивую печаль или возводить коварную хулу на божественное провидение, мне было бы трудно отвечать за себя и удержаться от желания придушить их.
Кэролайн не сделала попытки поговорить со мной и на отпевании. К тому времени, когда я вернулась домой, моя слезная жалость к себе сменилась старым как мир знакомым чувством — раздражением на ее ребячество. Поэтому когда месяц спустя я неожиданно столкнулась с ней у себя на пороге, то встретила ее отнюдь не с распростертыми объятиями.
— Я здесь с трех, — начала она без предисловия. — Я боялась, что ты уехала из города.
— Извини, что не оставила свое расписание твоему секретарю, — ехидно ответила я, — но ведь я, конечно, не предвидела удовольствия, которое меня ожидает.
— Не надо так, Вик, — попросила она. — Я знаю, что заслужила это, была негодяйкой последние четыре месяца. Но мне необходимо извиниться, или объясниться, или…
— Ладно, что бы там ни было, я не хочу, чтобы ты бесилась, когда вспоминаешь обо мне.
Я открыла дверь в вестибюль.
— Понимаешь, Кэролайн, ты все время напоминаешь мне Люси и Чарли Браун. Помнишь, как она каждый раз обещала, что на этот раз не сделает пас в сторону, как только мяч достанется ей, и тем не менее она всегда делала это. У меня такое ощущение, что я еще не раз окажусь в заднице.