Смертельный вызов
Шрифт:
– Я ничего не подменял, – прошептал Иван и повторил, – Честное слово не было ничего. И коробку я не ронял.
– Меня это не интересует. – Жестко произнесла заведующая, – а словам я не верю уже давно. Только дураки верят «честному слову», нет сейчас ни у кого ни чести, ни совести. Иди. Вот бумага, пиши заявление. Завтра скажешь, куда переводишься.
– У меня сутки, – напомнил Иван.
– На завтра тебе нашли подмену. Занимайся переводом или поиском работы. И чтобы послезавтра твоего духу на подстанции не было!
До машины Иван дошел как в тумане. Он не отвечал на приветствия водителей и медиков. За сиденьем нашел початую бутылку с херши–колой, попил, успокоился. Первая мысль, посетившая мозг, кое-как вышедший из стояния шока, была:
«Ну вот, товарищ
– Первым делом завтра утром я поеду на ту подстанцию и договорюсь о переводе, – произнес Иван, чтобы убедиться, что голос уже не дрожит.
Когда он выехал за ворота и остановился у перекрестка, вторая мысль его окатила словно холодным душем: «Это же был спектакль! Какой я дурак! Но как они все это разыграли?! Я же поверил». Иван припарковался у тротуара и снова попил, чтобы успокоиться. «А раз я поверил, то любой поверит. Ай да полковник!».
Иван теперь был уверен, что вся эта сцена с обвинением была разыграна. И почти сразу уверенность сменилась на сомнения, чтобы все так мастерски сыграли? А он что, их там изучал? Да он в шоке был. Сейчас спроси его, кто, где стоял и что говорили, он и не вспомнит. Настолько был очумевший от обвинения. Вероятно, что спектакль разыграла заведующая. И не одна, но доказать сейчас невозможно, видимо с ней в постановке принимала участие старший фельдшер, а диспетчер и аптека просто старались снять с себя ответственность и невольно подыгрывали. Конечно, он невнимательно принимал наркотики, и не осматривал ампулы. Это точно. Он открывал коробку, чтобы пересчитать ампулы, но надписи не читал. На это и рассчитывали начальницы. Мало кто в точности соблюдает инструкцию, особенно, когда после отработанных десяти или пятнадцати вызовов дневного дежурства принимаешь имущество ночной бригады. Бывает, что коробку выдают вместе с вызовом, и кто когда смотрит наркоту? Суют ее в карман, только потом могут открыть и поинтересоваться. Наркоту пополняет сама аптека. Ночные сдают диспетчеру коробку с пустой ампулой и рецепт. Днем коробки лежат в сейфе в диспетчерской, и выдаются в шесть или семь вечера. Диспетчер наркотики не трогает. Он не имеет дела с больными…
Иван вспомнил, что диспетчер постоянно находится на подстанции, в сейфе полтора десятка коробок и в каждой пять ампул разных наркотиков. Наизусть: две промедола, и по одной морфин, фентанил, омнопон. Если к нему придут наркоманы и предложат продать, неужели сложно подменить? Сложно. Найти подходящую ампулу не так легко. Или препарат желтит или надпись, как ни затирай, а все не то, что нужно. Диспетчеру проще договориться с заведующей аптекой и заныкать несколько пустых ампул во время списания по акту, ведь в комиссию для акта аптека зовет диспетчеров и начальство, но оно может не приходить, потом подписывает готовую бумагу и все. Но что эти пустые ампулы дадут диспетчеру? Препарат можно списать только на больного. А такого больного, после наркотика нужно всегда отвозить в больницу. Исключение – онкология. Онкологические больные на перечет. Но их знают все. Можно оформить вызов? Без проблем. И лучше всего делать это ночью. Но нужна бригада, на которую можно этот вызов оформить. И бригада не поедет, например, проспит на подстанции, а диспетчер даст карту медику на заполнение, спишется туда ампула наркоты… Нет, это большой риск. Если госнаркоконтроль проверит, липа легко вскроется. Нет, однозначно, что диспетчер не полезет в авантюру с наркотиками. Поэтому заведующая и утверждала: «Я им верю!». Мудрить намного проще на линейной бригаде. Но Иван таких случаев на подстанции действительно не знал и сам бы никогда не решился.
Возвращаясь домой, он снова поймал себя на мысли, что все происшедшее не случайно. Возникло твердое убеждение, будто события, в которые он вовлечен, расписаны каким-то неизвестным сценаристом, и Ивану тоже отведена роль. Еще не прошли негодование и обида за обвинение в краже морфина, но ощущение, будто все действующие лица не живут, а играют, окрепло.
«Жизнь – театр, а люди в ней актеры», это сказано Шекспиром. И за последние два дня Иван Тупицын осознал это
Дома он не мог лежать, и вообще не выходило ни на чем сосредоточиться. Иван ходил по комнате и чего-то ждал. Чего? Сформулировать не получалось. Всплывала сцена в кабинете заведующей и превращалась в плоскую абсурдную карикатуру, где самым стыдным были не обвинения в краже, тут стыдится нечего, а его слезы. Оказывается, он такой слабый? Или настолько неожиданными показались обвинения, что он повел себя как ребенок, мальчишка!? Надо что-то делать с головой. Правильно выразилась заведующая: «Москва слезам не верит». Мужик не должен так себя вести. А он мужик. Он секретный агент. Вот Кошевой или Штирлиц бы заплакали? Нет! Вот и он не должен. Всегда нужно искать логический выход. Даже женщины спасуют перед логикой, если она будет обоснована. Хотя у них логика своя, и никаким привычным аргументам не подчинена.
Иван сел и представил себя Штирлицем на допросе у Мюллера. Чего не было на допросе у заведующей? Не было самого допроса, а было только обвинение. Причем, никто не ждал от Ивана оправданий или объяснений. Они собрались и вызвали его для одного – выставить с подстанции. И если бы это случилось вчера, не возникло бы ощущение инсценировки, намеренности. А сейчас – есть. За спиной этих агрессивных теток призраком вставала фигура полковника Москвичова.
Иван улыбнулся. Это бред. Он что, этот полковник – волшебник? Ему больше заняться нечем? Нет, нет и нет. Глупости. Иван, конечно, хоть и Тупицын, но не дурак. Он молодой специалист. Чего лукавить? Ему еще учится и учиться! Зачем он может быть так нужен внутренним органам, чтобы ради него, устраивать такие сложные комбинации? Нет. Это все… как говорил отец, от завышенной самооценки и гордыни. Скромнее надо быть. Происшедшее, просто совпадение. Заведующая панически боится любых обвинений по поводу наркотиков. Это ее пунктик. И она без колебаний избавляется от любого, кого хоть на копеечку заподозрит в махинациях с наркотой. Вот и Иван попал в этот переплет. Его подставили? Зачем? У него появились враги? Вряд ли. Человек он мирный, покладистый. До сего дня заведующая и старший фельдшер были к нему очень благожелательны, а сейчас будто подменили их.
Ивана опять бросило в пот от воспоминаний того избиения, которое пришлось пережить час назад. «Надо приучить себя не паниковать в таких ситуациях. Это бой, это ринг, и надо быть готовым к бою!» – подумал Иван. – «Я теперь не имею права на слабость и на глупость», – эта мысль ему особенно понравилась. Право на глупость. Звучит абсурдно, но ведь до сих пор он считал, ну, или ему казалось так, что глупость не наказуема. Глупость не подлость. А теперь нет, за глупость придется расплачиваться. Что происходит? И посоветоваться не с кем. Теперь единственный советчик только он сам и его книги. Он принялся рыться в большой библиотеке, оставшейся от отца, в поисках романа «Щит и меч».
Иван выкладывал тома на пол. Среди книг и брошюр с профилем Ленина на обложке и названиями, звучащими как лозунги, он увидел несколько более цивильных мягких книжек автора Анатолия Добровича. «Глаза в глаза», «Общение, наука и искусство», «Фонарь Диогена».
Иван не заметил, когда пришла с работы мама. Он читал, сидя на полу, среди кучи вываленных из шкафа книг. На ее приветствие промычал что-то невнятное, но мама не обиделась. Она удалилась на кухню и через полчаса вернулась к увлеченному чтением сыну.
– Пойдем, поужинаем, чайку попьем!
– Ма, привет. – Оторвался от книги Иван, – А ты не знаешь, где стоит «Щит и меч»?
– Знаю, конечно, – улыбнулась мама. – Это любимая книга отца. Поэтому она стоит рядом с его столом. – Она выдернула из зажатых на полке книг двухтомник Вадима Кожевникова. – Разве ты не читал?
Иван отложил «Глаза в глаза» и принялся запихивать вываленные книги обратно в шкаф.
– Читал, но давно. Хочу перечитать.
– Пойдем. Попьешь чаю со мной?