Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия
Шрифт:
– Люди на фронте каждый день гибнут тысячами, а вы что, отдыхать собрались? Когда вся страна в едином порыве…
Единственным плюсом от этого непрерывного круговорота были отправляемые Камышевым на нас наградные листы, которые подписывались высоким начальством без промедления. Так к моим медалям прибавился орден Красной Звезды.
Последнее задание было очень тяжелым. Почти сутки пришлось уходить от погони, а затем два дня, без еды и воды, отсиживаться на болоте. Именно там, в зеленой жиже, мы похоронили еще одного новичка, получившего тяжелое ранение, а
Не знаю, как остальные, но стоило мне узнать, что командир будет жить, я обрадовался, причем не столько заверению врача, сколько тому, что мы наконец получим долгожданный отдых. Исходил из того, что нашему командованию сначала придется подбирать полноценную замену командиру, которому еще потом придется принимать на себя обязанности и срабатываться с коллективом. Значит, по моим расчетам, наша группа могла как минимум рассчитывать дней на десять-двенадцать отдыха. По прибытии в часть мы узнали, что Камышева транспортным самолетом уже доставили в Москву, в спецгоспиталь ГБ, где ему сделали операцию. Узнав об этом, сразу решили, что на следующий день пойдем все вместе и навестим командира.
Госпиталь встретил нас запахом карболки, хлора, специфическим шумом, состоящим из стуков костылей и шуршания колесиков носилок, словами и фразами, которые просто неотъемлемы для подобных учреждений.
– Иванов, Сапожков, Урманов, живо на перевязку! Колоть два раза в день! По два кубика внутривенно! Татьяна Васильевна, срочно готовьте Тяпнева из шестой к операции! Ефимов! Ты чего здесь?! Живо в процедурную!
Вся наша группа носила темно-красные нашивки за ранение, за исключением Феди Зябликова, от которого, как шутил Паша, пули бегали. Имея круглое краснощекое лицо и курносый нос, он вообще не походил на парашютиста-диверсанта, у которого за плечами три выброса во вражеский тыл и десяток убитых фашистов. Сейчас он шел среди нас с гордо выпяченной грудью, на которой висел недавно полученный им орден Красной Звезды.
Дошли до офицерского отделения, где сестра выдала нам халаты и направила к лечащему врачу, закрепленному за палатой, где лежал подполковник Камышев. Его мы нашли на половине дороги, в коридоре, где он разговаривал с… Таней. Девушка была в медицинском халате, на ее голове была белоснежная шапочка, а на шее висел стетоскоп.
«Она работает врачом, и это при папаше-комиссаре? Чудеса, да и только».
– Извините, что вынужден прервать ваш разговор. Нам сказали, что вы доктор Моргулин, – обратился к нему Мирошниченко.
– Да. Это я, товарищи. Танечка, извини, пожалуйста, потом договорим.
– Ничего, Иван Сергеевич. Я пойду.
Врач развернулся к нам:
– Чем могу быть полезен?
Девушка сделала несколько шагов, потом остановилась рядом со мной, улыбнулась и сказала:
– Здравствуйте. Я вас не сразу узнала. Вы в форме совсем по-другому выглядите.
– Здравствуйте. Зато я вас везде сразу узнаю. Хоть в вечернем платье, хоть в медицинском халате. Хотя… – я сделал паузу, – честно говоря, не ожидал вас здесь увидеть.
Девушка чуть-чуть нахмурилась.
– Тогда
– Вы зря обижаетесь. В моих словах…
– Костя! Звягинцев! Идем! Скорее!
– Вот так всегда. Не дадут поговорить с красивой девушкой. Извините меня, но я спрошу прямо: вы не хотите встретиться со мной сегодня вечером?
– Не могу. У меня сегодня дежурство, – это было сказано быстро и резко, так что ее слова я посчитал за отказ.
«У нее, наверное, таких предложений с десяток за день».
– Извините. Рад был вас увидеть. До свидания.
– До свидания.
Я быстро догнал парней, которые сразу забросали меня вопросами. Откуда знаешь? Где познакомился с красавицей? Счастливчик! Повезло человеку! Но вопросы, на которые я не собирался отвечать, сразу прекратились, стоило нам оказаться за порогом палаты. Так как это был четвертый день после сложной операции, нам дали на разговоры всего двадцать минут.
– Как чувствуете себя? – первым делом поинтересовался Мирошниченко.
Командир слабо усмехнулся:
– Отлично. Как все… прошло?
Капитан коротко отчитался, затем ребята наперебой стали рассказывать, что все отлично, на улице лето, ходят девушки в красивых открытых платьях, а командир еще холост. А это непорядок! Да еще где-то фашисты недобитые бегают, поэтому пусть командир прекращает валяться в кровати. На радостях парни так сильно расшумелись, что прибежавший на шум врач состроил сердитое лицо и принялся нас отчитывать:
– Вам тут что, товарищи офицеры, цыганский табор, что ли?! Вы бы еще тут пляски устроили! Ваши голоса через три палаты слышно! Тут тяжелые больные лежат! Им покой нужен! Все! Свидание окончено! Уходите!
Выйдя из госпиталя, мы разбежались в разные стороны. Мирошниченко – к жене и детям, Леша Смоленский пошел или к матери или к невесте, а Дима Сашко и Паша Швецов – к своим девушкам. У остальных ребят тоже были свои дела. Много дел. Им, приехавшим из глубинки, столица до сих пор казалась миром чудес, которые непременно надо увидеть, пощупать, попробовать. Я, как и в прежней жизни, продолжал оставаться одиночкой. К тому же у меня своих дел хватало, и в первую очередь по домашнему хозяйству. Я давно собирался купить мебель для спальни и столовой своей квартиры, а также несколько комплектов постельного белья. Нужны были полотенца, скатерть… Так что неделя за всеми этими хлопотами пролетела незаметно.
За сутки до сбора мы должны были звонить дежурному части, где квартировали, и узнавать, нет ли для нас какого-нибудь срочного приказа. Я рассчитывал, что дадут отбой и у меня будет еще несколько дней для отдыха, но мои расчеты не оправдались. Наше руководство поступило хитрее. Командование прекрасно понимало, что полноценную замену Камышеву в короткие сроки найти нельзя, а для разведки и диверсии командиром сойдет и его заместитель Мирошниченко. Они были правы. По знанию людей и планированию тонких комбинаций Камышев был на две головы выше своего заместителя, зато как разведчик и диверсант тот шел с командиром наравне.